Ня по морде, ня! (с)
Рабочее название: "Мой новый наркотик."
Количество знаков: 3000 в день. (постараюсь, хотя будет сложно)
График письма: разрешаю себе три пропуска в неделю, ибо дома бываю редко)))
инфаЖанр текста : Романтика
Категория: яой, он же слеш
Предполагаемый рейтинг PG (пока что, может и испорчусь)
Аннотация: бум писать о наркотиках, больнице, мучениях физический и моральных. Вот.
Предупреждения: Гомофобам
Обращение к читателям: Критикуйте, комменьте! Для меня это важно))
Начало -Слух, а тебе слабо всунуть ему двойную дозу «скорости» ? – спросил паренек у Вайса, который, как всегда, не принимал участия в общем веселье – как всегда, сидел в стороне и ждал «клиентов», которые часто забегали к нему на огонёк за своей порцией волшебства. Хоть он, исключительно из приличия, иногда вступал в их далеко не интеллектуальные разговоры, или даже делал несколько осторожных глотков спиртного, каждый точно знал для себя его цель пребывания здесь. Вайсу нужны были деньги. И самым лучшим способом их получения для него был обмен на них чистого, ничем не испорченного волшебства. Волшебство принимало и формы цветных порошков, и причудливых трав, и даже, совершенно невообразимых по цвету и запаху жидкостей в маленьких ампулах. Сейчас же в его руках была коробочка с обыкновенными с первого взгляда таблетками. Со второго – тоже. И даже с пятидесятого. Необычность их раскрывалась только на вкус.
-Мне не слабо, а тебе зачем? – сухо поинтересовался тот, даже не глядя на парня. Ему совсем не было интересно, что тот ответит. Будто бы он не знал натуру всех этих капризных мальчишек, пропитанных душным запахом марихуаны и смрадом алкоголя!
-Я хочу его развеселить. Он совсем никакой сегодня, будто похоронил кого-то. – Почему –то при слове «похоронил», Лоренс особо широко растянул свою укуренную улыбку и неопределенно качнул головой.
-Давай деньги. – скупо буркнул Вайс, совершенно не желая вмешиваться и рассказывать безмозглому юнцу всю правду про то, как может подействовать крупная доза метамфетамина на ослабленный организм. Насчет « ослабленности » Даниэля ему не приходилось гадать. Кто, если не Вайс, как на ладони видел его истерзанные легкие, убитую печень и нервы, натянутые до треска. И если ему приходилось видеть, как тот оступается, или же его изнеженные руки, усеянные перстнями, начинают непроизвольно трястись, Вайс только еще раз убеждался в своей неоспоримой, жесткой и одному ему известной правоте.
-Да не мне же! – остановил его Лоренс, взмахнув руками – Он к тебе обязательно доберется, вот ему и втюхаешь. Он в амфетасе плохо разбирается, все сожрет.
И Вайт опять расслышал в его словах ту глупость и легкомысленность, которая была ему противна и непонятна, которая могла разочаровать его в любом человеке, даже самом прекрасном с виду. Но он остался неподвижен, приняв этот абсурдный приказ. Лоренс отошел, получив сдержанный кивок Валентина, а тот опять принял образ молчаливой статуи, печальной тени, на фоне праздного веселья.
***
Когда я открыл глаза, на меня вылился поток ужасающего белого света. Такого белого и чистого, что первой же мыслью было дотронуться до этой белизны. Дотронуться, только что бы испачкать всей той грязью, которая скопилась на моих ладонях, на моей коже и глубоко под ней. И стоило мне подумать об этом, как прямо из меня на белое полотно начала литься багряно-серая жижа из тех воспоминаний, которые, пролежав во мне мертвым грузом черт знает сколько времени , воскресли одновременно со мной.
Я отчетливо слышал гул того вечера. Тот ужасный гул, изнутри вскрывающий мне черепную коробку, что бы, слившись с жижей воспоминаний, заполнить всю комнату. И вот, помещение, в котором я нахожусь, полностью окрасилось красками вчерашнего дня. Эти краски…это….черный…какой-то грязно-зеленый, красный, это неприятно желтый , синий, и уж совершенно мерзкий сиреневый цвет. Кому принадлежал этот сиреневый? Черный- мне, красный и желтый – огням того вечера, синий и зеленый – всему, что меня окружало, что обволакивало и душило… А сиреневый? Эта светлая, омерзительная краска, которая сейчас, возникая перед глазами, так режет чувствительную радужную оболочку. Л-лоренс ? Это ты?
Да, точно, это ты был сиреневым цветом.
Я начинаю вспоминать тот момент, когда все вокруг зажглось красным и желтым, а в голове только начал зарождаться тот гул, который я так явно чувствую сейчас. Тогда я воспарил, я стал невесом, мне стало легко, весело, и этот гул ни сколечко не мешал мне. Мне хотелось двигаться, танцевать, утопать в огнях, которые мелькали всюду, хотелось рассмеяться в полный голос. И в этот момент, передо мной появился ты. И я потянулся к тебе, не знаю почему. Потянулся, как к свежему, сочному плоду. Раньше ты меня никогда не привлекал так сильно, как тогда. Раньше ты казался обычным, приевшимся, я знал все твои слова, все твои улыбки, я привык к твоей смазливой внешности и вызывающему цвету волос… Но тогда! Тогда ты вспыхнул передо мной снова, и твои яркие локоны окрасили тебя всего в цвет весенней сирени! Ты светился как неоновая лампа…как… как мотылек! И я сам потянулся к тебе, не пришлось даже звать. Ты что-то пытался сказать, но все звуки были лишь дополнительными нотами в мелодии шума, не более. Ты улыбался, и эта улыбка растекалась по тебе, и даже куда-то мимо тебя, проливаясь на диванные подушки сиреневыми кляксами. И мне хотелось выпить тебя, Лоренс, что бы почувствовать на губах разъедающую краску, которой ты окрашен.
И как только я сказал себе «Я хочу», я почувствовал, как меняются декорации. Они пропали, остался только Сиреневый – ты и Черный – я . И я смотрел со стороны, как в театре, как два цвета сливаются в одно, как они переплетаются, и все это под звуки нового оркестра, отличного от того, что играл лишь мелодию шума. Но, оставаясь со стороны, я понимал, что Черное – это я, и чувствовал все, что чувствует этот темный силуэт. А чувствовал он…о, это целый калейдоскоп! Он чувствовал запах, резкий, но почему-то очень приятный, обжигающее тепло, соленый вкус на губах и блаженство, которое все это окутывало. Силуэт изгибался и извивался, вливаясь в Сиреневое, чуть ли не поглощая его, но и этот второй, светлый силуэт не сдавался, принимая игру, слепо повинуясь её правилам.
Внутри черного силуэта разгорался огонь. Яркое и очень горячее пламя, которое плавило его и забирало последние силы взамен на временное наслаждение. До какого-то момента огонь растекался постепенно, но…внезапно внутри меня (да, я до сих пор осознавал, что этот силуэт – я) взорвался заряд, окрасив всего меня ярким цветом пламени. Тот второй силуэт (имя его обладателя почему-то выскочило у меня из головы) то же загорелся, но другим, совершенно другим огнем. Мы, слившиеся вместе, пылали одновременно и одновременно угасли, почти за считанные секунды. Его волшебное сияние исчезло, он просто растворился в темноте. Все эмоции теперь скопились во мне, только во мне одном, больше никого не было.
Какой-то большой, тяжелый комок в левой части тела бился и метался так отчаянно, что я не мог сидеть на месте. Со мной, однозначно, происходило нечто странное. Я одновременно чувствовал и прилив энергии, и полную пустоту, как такое может быть? Вернее, то, что сейчас было во мне, та энергия, не давало мне ничего. Даже наоборот, Она отбирала у меня все, что было во мне раньше, она стремилась съесть меня и покинуть мою уже ненужную оболочку. А я не мог противиться, и я отдавал себя. Энергия командовала мне бежать и я, накинув первые попавшиеся шмотки на голое тело, рванулся вперед, не понимая, куда именно я бегу. Мною сейчас командовал этот комок слева, и чтобы не потерять его, мне приходилось следовать за его движением. Я пронесся мимо уже знакомых мне огней, опять окунулся в шум, вышел за пределы знакомого мне пространства и продолжал нестись вперед, не разбирая пути. Дыхание становилось затруднительным, все вокруг кружилось, смешивая и так неясные краски. Хотелось остановиться, заглотнуть воздух сколько надо и бежать дальше, но комок мне не разрешал. Он шантажировал меня, грозился, что покинет меня, как только я перестану за ним успевать. И мне приходилось мчаться, не смотря на то, что я уже не видел, куда мчусь. Создавалось впечатление, будто я ослеп, и бегу на ощупь…
Да…я бежал на ощупь ...пока не упал во тьму.
На этом воспоминания закончились. Я сам удивлялся тому, насколько ясными они были – будто я по новому почувствовал все, что произошло тогда. Вполне вероятно, что с того момента прошло всего пару часов. Что ж, раз я уже открыл глаза, стоит, что ли, определить , где я нахожусь … Белые стены…и потолок… отвратный запах – здесь пахнет чистотой и медикаментами…Che culo, кто упек меня в больницу? Кто? Господа, я – здоров!
Нет, подождите, почему я не могу пошевелиться? Почему я так плохо вижу, где мои очки? И что это за трубки, которые…Черт, какая гадость! Я всегда боялся уколов, а эти чертовы трубки, переходя в иглы, впиваются мне прямо в вены!
Я – здоров?!
Суббота, 4,546 символов
Воскресенье, 0 символов
Понедельник 2,326символов, но это лучше, чем нифига.
Вторник, четверг, среда - 0 символов. Не бываю я дома(
Пятница - 1, 700 хило.
Количество знаков: 3000 в день. (постараюсь, хотя будет сложно)
График письма: разрешаю себе три пропуска в неделю, ибо дома бываю редко)))
инфаЖанр текста : Романтика
Категория: яой, он же слеш
Предполагаемый рейтинг PG (пока что, может и испорчусь)
Аннотация: бум писать о наркотиках, больнице, мучениях физический и моральных. Вот.
Предупреждения: Гомофобам
Обращение к читателям: Критикуйте, комменьте! Для меня это важно))
Начало -Слух, а тебе слабо всунуть ему двойную дозу «скорости» ? – спросил паренек у Вайса, который, как всегда, не принимал участия в общем веселье – как всегда, сидел в стороне и ждал «клиентов», которые часто забегали к нему на огонёк за своей порцией волшебства. Хоть он, исключительно из приличия, иногда вступал в их далеко не интеллектуальные разговоры, или даже делал несколько осторожных глотков спиртного, каждый точно знал для себя его цель пребывания здесь. Вайсу нужны были деньги. И самым лучшим способом их получения для него был обмен на них чистого, ничем не испорченного волшебства. Волшебство принимало и формы цветных порошков, и причудливых трав, и даже, совершенно невообразимых по цвету и запаху жидкостей в маленьких ампулах. Сейчас же в его руках была коробочка с обыкновенными с первого взгляда таблетками. Со второго – тоже. И даже с пятидесятого. Необычность их раскрывалась только на вкус.
-Мне не слабо, а тебе зачем? – сухо поинтересовался тот, даже не глядя на парня. Ему совсем не было интересно, что тот ответит. Будто бы он не знал натуру всех этих капризных мальчишек, пропитанных душным запахом марихуаны и смрадом алкоголя!
-Я хочу его развеселить. Он совсем никакой сегодня, будто похоронил кого-то. – Почему –то при слове «похоронил», Лоренс особо широко растянул свою укуренную улыбку и неопределенно качнул головой.
-Давай деньги. – скупо буркнул Вайс, совершенно не желая вмешиваться и рассказывать безмозглому юнцу всю правду про то, как может подействовать крупная доза метамфетамина на ослабленный организм. Насчет « ослабленности » Даниэля ему не приходилось гадать. Кто, если не Вайс, как на ладони видел его истерзанные легкие, убитую печень и нервы, натянутые до треска. И если ему приходилось видеть, как тот оступается, или же его изнеженные руки, усеянные перстнями, начинают непроизвольно трястись, Вайс только еще раз убеждался в своей неоспоримой, жесткой и одному ему известной правоте.
-Да не мне же! – остановил его Лоренс, взмахнув руками – Он к тебе обязательно доберется, вот ему и втюхаешь. Он в амфетасе плохо разбирается, все сожрет.
И Вайт опять расслышал в его словах ту глупость и легкомысленность, которая была ему противна и непонятна, которая могла разочаровать его в любом человеке, даже самом прекрасном с виду. Но он остался неподвижен, приняв этот абсурдный приказ. Лоренс отошел, получив сдержанный кивок Валентина, а тот опять принял образ молчаливой статуи, печальной тени, на фоне праздного веселья.
***
Когда я открыл глаза, на меня вылился поток ужасающего белого света. Такого белого и чистого, что первой же мыслью было дотронуться до этой белизны. Дотронуться, только что бы испачкать всей той грязью, которая скопилась на моих ладонях, на моей коже и глубоко под ней. И стоило мне подумать об этом, как прямо из меня на белое полотно начала литься багряно-серая жижа из тех воспоминаний, которые, пролежав во мне мертвым грузом черт знает сколько времени , воскресли одновременно со мной.
Я отчетливо слышал гул того вечера. Тот ужасный гул, изнутри вскрывающий мне черепную коробку, что бы, слившись с жижей воспоминаний, заполнить всю комнату. И вот, помещение, в котором я нахожусь, полностью окрасилось красками вчерашнего дня. Эти краски…это….черный…какой-то грязно-зеленый, красный, это неприятно желтый , синий, и уж совершенно мерзкий сиреневый цвет. Кому принадлежал этот сиреневый? Черный- мне, красный и желтый – огням того вечера, синий и зеленый – всему, что меня окружало, что обволакивало и душило… А сиреневый? Эта светлая, омерзительная краска, которая сейчас, возникая перед глазами, так режет чувствительную радужную оболочку. Л-лоренс ? Это ты?
Да, точно, это ты был сиреневым цветом.
Я начинаю вспоминать тот момент, когда все вокруг зажглось красным и желтым, а в голове только начал зарождаться тот гул, который я так явно чувствую сейчас. Тогда я воспарил, я стал невесом, мне стало легко, весело, и этот гул ни сколечко не мешал мне. Мне хотелось двигаться, танцевать, утопать в огнях, которые мелькали всюду, хотелось рассмеяться в полный голос. И в этот момент, передо мной появился ты. И я потянулся к тебе, не знаю почему. Потянулся, как к свежему, сочному плоду. Раньше ты меня никогда не привлекал так сильно, как тогда. Раньше ты казался обычным, приевшимся, я знал все твои слова, все твои улыбки, я привык к твоей смазливой внешности и вызывающему цвету волос… Но тогда! Тогда ты вспыхнул передо мной снова, и твои яркие локоны окрасили тебя всего в цвет весенней сирени! Ты светился как неоновая лампа…как… как мотылек! И я сам потянулся к тебе, не пришлось даже звать. Ты что-то пытался сказать, но все звуки были лишь дополнительными нотами в мелодии шума, не более. Ты улыбался, и эта улыбка растекалась по тебе, и даже куда-то мимо тебя, проливаясь на диванные подушки сиреневыми кляксами. И мне хотелось выпить тебя, Лоренс, что бы почувствовать на губах разъедающую краску, которой ты окрашен.
И как только я сказал себе «Я хочу», я почувствовал, как меняются декорации. Они пропали, остался только Сиреневый – ты и Черный – я . И я смотрел со стороны, как в театре, как два цвета сливаются в одно, как они переплетаются, и все это под звуки нового оркестра, отличного от того, что играл лишь мелодию шума. Но, оставаясь со стороны, я понимал, что Черное – это я, и чувствовал все, что чувствует этот темный силуэт. А чувствовал он…о, это целый калейдоскоп! Он чувствовал запах, резкий, но почему-то очень приятный, обжигающее тепло, соленый вкус на губах и блаженство, которое все это окутывало. Силуэт изгибался и извивался, вливаясь в Сиреневое, чуть ли не поглощая его, но и этот второй, светлый силуэт не сдавался, принимая игру, слепо повинуясь её правилам.
Внутри черного силуэта разгорался огонь. Яркое и очень горячее пламя, которое плавило его и забирало последние силы взамен на временное наслаждение. До какого-то момента огонь растекался постепенно, но…внезапно внутри меня (да, я до сих пор осознавал, что этот силуэт – я) взорвался заряд, окрасив всего меня ярким цветом пламени. Тот второй силуэт (имя его обладателя почему-то выскочило у меня из головы) то же загорелся, но другим, совершенно другим огнем. Мы, слившиеся вместе, пылали одновременно и одновременно угасли, почти за считанные секунды. Его волшебное сияние исчезло, он просто растворился в темноте. Все эмоции теперь скопились во мне, только во мне одном, больше никого не было.
Какой-то большой, тяжелый комок в левой части тела бился и метался так отчаянно, что я не мог сидеть на месте. Со мной, однозначно, происходило нечто странное. Я одновременно чувствовал и прилив энергии, и полную пустоту, как такое может быть? Вернее, то, что сейчас было во мне, та энергия, не давало мне ничего. Даже наоборот, Она отбирала у меня все, что было во мне раньше, она стремилась съесть меня и покинуть мою уже ненужную оболочку. А я не мог противиться, и я отдавал себя. Энергия командовала мне бежать и я, накинув первые попавшиеся шмотки на голое тело, рванулся вперед, не понимая, куда именно я бегу. Мною сейчас командовал этот комок слева, и чтобы не потерять его, мне приходилось следовать за его движением. Я пронесся мимо уже знакомых мне огней, опять окунулся в шум, вышел за пределы знакомого мне пространства и продолжал нестись вперед, не разбирая пути. Дыхание становилось затруднительным, все вокруг кружилось, смешивая и так неясные краски. Хотелось остановиться, заглотнуть воздух сколько надо и бежать дальше, но комок мне не разрешал. Он шантажировал меня, грозился, что покинет меня, как только я перестану за ним успевать. И мне приходилось мчаться, не смотря на то, что я уже не видел, куда мчусь. Создавалось впечатление, будто я ослеп, и бегу на ощупь…
Да…я бежал на ощупь ...пока не упал во тьму.
На этом воспоминания закончились. Я сам удивлялся тому, насколько ясными они были – будто я по новому почувствовал все, что произошло тогда. Вполне вероятно, что с того момента прошло всего пару часов. Что ж, раз я уже открыл глаза, стоит, что ли, определить , где я нахожусь … Белые стены…и потолок… отвратный запах – здесь пахнет чистотой и медикаментами…Che culo, кто упек меня в больницу? Кто? Господа, я – здоров!
Нет, подождите, почему я не могу пошевелиться? Почему я так плохо вижу, где мои очки? И что это за трубки, которые…Черт, какая гадость! Я всегда боялся уколов, а эти чертовы трубки, переходя в иглы, впиваются мне прямо в вены!
Я – здоров?!
Суббота, 4,546 символов
Воскресенье, 0 символов
Понедельник 2,326символов, но это лучше, чем нифига.
Вторник, четверг, среда - 0 символов. Не бываю я дома(
Пятница - 1, 700 хило.
-Ты пролежал больше суток в токсической коме ...
Я чувствовал, как дрожит ее голос, когда она пытается произносить слова. Я уже лет шесть не видел ее такой бледной и испуганной. Не уж то она действительно так волнуется за своего братика? Я польщен.
Ким говорила и говорила, из ее уст с тревогой вылетали какие-то нечеловеческие термины, которые были для меня не понятнее древнеегипетских иероглифов. Неужели она думает, что я действительно что-то понимаю?
-Слуш …Просто скажи, чё со мной было? – поинтересовался я и про себя ухмыльнулся перемене на ее лице. Ким аж нахмурила брови от возмущения. Каким же безалаберным и циничным я выгляжу в ее глазах! Только открыл глаза, еле дышу, а в голосе уже столько пренебрежения… Ах, я горжусь собой.
-Я сказала твоему отцу, что тебя отравили. – сдержанно ответила она. Я уже был уверен, что получил ясный ответ на свой вопрос, как она оборвала меня.
-Но это не правда. – Клеменция подошла ближе к кровати и поправила воротник белого халата.
-Ты сам сожрал двойную дозу метамфетамина! – в волнении она чуть не сорвалась на крик, но вовремя вспомнила, что находиться в реанимационном отделении больницы и орать передумала.
А я, пока сестра пыталась найти слова, которые она сможет произнести без крика, с неприятным чувством осознавал, что тот глупый мультик, который преследовал меня с самого пробуждения – правда. Все это было, и было со мной.
-Это шуточки Лоренса. Он подговорил Вайса подсунуть тебе двойную порцию счастья, ты ее купил за несметные бабки и с большим удовольствием сожрал.
-Замолчи… -и это тебе вместо «Спасибо, дорогая!» - Откуда ты все знаешь, а?
Я спрашивал с явной неприязнью в слабом, болезненном голосочке. Как ни крути, но отчетливо чувствовалось , как в мою жизнь вмешиваются, решают за меня и пытаются между делом поучать. Фиг она меня вообще тогда вытаскивала из этой,…в общем, комы? Не хочу, не хочу за ново прослушивать старую пластинку. Но придется.
-Я позвонила Сиду и он сказал мне, что вы вместе собирались к Лоренсу, но Сид не смог, потому что был занят – начала она, присаживаясь на табуреточку рядом с кроватью. Я перевел на нее отрешенный взгляд, до этого изучавший потолок и мысленно кивнул. Мысленно, потому что согласие свое показывать ей не хотелось, да и лежал я ужасно неудобно.
– Потом я поехала к Лоренсу, узнавать, откуда у тебя в крови наркотические вещества… О … - ее голос опять вернулся на резкие нотки - Он не хотел со мной разговаривать. Сначала он не пустил меня, но я заставила его открыть дверь…
Я прервал её:
- Стоп, стоп! Что с ним? Говори сразу!
- Да все с твоим Лоренсом в порядке. Его убивать слишком опасно, сразу шелохнется его отец и стрелки рано или поздно укажут на тебя. Но я бы на твоем месте так не переживала, этот ублюдок мило пошутил, чуть не лишив тебя жизни.
Я прикрыл глаза, вернувшись к воспоминаниям. Сейчас они повернулись ко мне немного под другим углом, и этот фиолетовый цвет стал еще более мерзким для меня. Таким, что хотелось скривить губы и сплюнуть скопившуюся во рту слюну. Но, не забывайте, я не хотел открываться перед Клеменцией. Пусть думает, …что раньше думала. Так проще.
-Важно, с чьей помощью он это сделал. Этот Вайс, эта продажная подлая крыса…
-Он больше ничего и никому не продаст? – спокойно спросил я. Она молчала. Зачем молчать, я ведь знаю, как сестра его ненавидела. Она каждое мгновение искала повод приставить ствол к его виску, просто, как говорила, «не хватало фактов». Теперь-то фактов было предостаточно.
Клеменция наконец решилась и коротко кивнула мне головой, при этом держа пренеприятнейшее выражение лица. Не люблю, когда ее губы сжаты в эту мерзкую, презрительную улыбочку. Они тогда кажутся тоньше, шире, и смотрятся некрасиво. К счастью, через пару секунд она решила, что тешить больного такой гримасой негуманно и убрала ее со своего бледного лица.
-Завтра тебя переведут из реанимационного отделения. Когда выпишут еще неизвестно, но не раньше недели, это точно. Состояние у тебя средней тяжести, то есть, жить будешь, но хреново . – она еле удержала желание улыбнуться. – Прости, об алкоголе, сигаретах, наркотиках и громкой музыке тебе придется забыть.
-И о музыке? Что за хрен?
-Образно о музыке. О шуме, о беготне по папиным делам, о твоем образе жизни. Хватит ложиться в семь часов вечера, когда вечерника уже закончилась и все гости разбрелись, а просыпаться в одиннадцать, когда начинается следующая. Это ненормально .
-Ненормально…-повторил я, и мои губы невольно сложились в ту презрительную улыбку, которую я так не любил на лице Ким.
Ненормально…А у нас считалось нормой.
К чему я это все? Да-да, я не хочу на них смотреть как раз потому, что боюсь увидеть сам себя. За эти два или три дня бодрствования после комы никто не рискнул поднести зеркало, и я чувствую – это недобрый знак. Еще никто не улыбнулся мне, и я еще ни разу не видел того огня в глазах, который случался ранее с человеком, увидевшим меня хоть мгновение. Это не могло не пугать…
Ладно, зачем о плохом? Конечно, хорошего мало, но все же…Сегодня ко мне наконец смог заехать отец. Не на долго, жаль, но я понимаю, как он занят. Хорошо, что Ким… соврала ему. Он на меня не злился. Просто смотрел мне в глаза с таким выражением, что я точно осознавал – сейчас он выйдет из палаты, пройдет по коридору, лестницы, двери, ступени…сядет на заднее сидение своего автомобиля, и пока водитель будет разворачивать машину и отчаливать с парковки, папа будет тихо плакать…
Кажется, у меня самого слезы на глазах появляются. Хорошо, что есть такая функция, еще вчера я чувствовал себя куклой, которая может только хлопать глазами и говорить «Мама-папа»…и то, когда ей с силой давят на живот.
Кроме Ким и папы меня еще никто не посещал. Никто из тех, кто называл меня другом и говорил, что любит. Нету Сида, нету Амели и Франциски, Лоренса тоже нет… только Лоренса никто не зовет. Лоренс здесь не нужен.
Ладно, хватит, я ложусь спать. Так надо, я чувствую, что у меня это плаксивое настроение от болезни и недосыпания…Спокойной ночи.
Спокойной ночи не вышло. Как только я опускаю тяжелые веки, на фоне черного занавеса появляется Он… Как певица варьете, выходящая на сцену в белом платье со стразами…Нет, гадость, какое низкое сравнение! Его нельзя описывать так… его сияние не от стразов, его сияние откуда-то из души…или сверху, с неба…Я не могу понять…
Черт побери волшебство, черт побери тот миг, когда я начал верить в ангелов. Мне придется все высказать прямо сейчас. Иначе я не засну.
-Еще скажи, что этот непонятный «брат» будет кормить меня с ложечки и менять утки под кроватью…Черт побери тебя, Ким, почему я не могу быть окружен опекой никак не связанных со мной людей? Я не хочу, что бы кто-то видел меня в таком состоянии.
-Да не парься ты. Он вообще из другого отделения. Он на практике в педиатрическом, так что можешь быть спокоен. Он будет лишь иногда заходить к тебе по моей просьбе. И если бы Оливер хоть что-то слышал о тебе, он бы стопроцентно отказался – Ким фыркнула – Он, как и все, думает, что тебя отравили.