- Я – классный руководитель Марка.
- А я узнала, - то ли растерянно, то ли рассеянно откликнулась новая собеседница Веты. Совсем молодой голос. На заднем фоне послышались детский смех, потом звон. Охи-вздохи. – Как там Марк? Он не балуется на уроках?
- Он не пришёл в школу, вы знаете об этом?
Послышался приглушённый вздох, как показалось Вете, слишком уж наигранный.
- Ох, ну и ну! Я поговорю с ним сегодня же.
- Тогда скажите, что я хочу его видеть. И их всех, слышите? Пусть они все придут завтра.
Вета облизнула пересохшие губы. Такое нельзя говорить, и чтобы губы не пересыхали. Очень хотелось пить, но она знала, что если отойдёт от телефона, то никогда больше не решится.
Следующий номер.
- Я – классный руководитель Русланы. Нет, она не схватила двойку. Она не пришла на уроки, что случилось? Вы не знаете? Болеет? Но вы только что были удивлены. Послушайте, я должна видеть их завтра. Их всех, передайте ей, договорились?
Вета положила голову прямо на стол. Во рту было сухо, в мыслях – гулко, просторно и холодно. В учительской витал серый ветер с Совы и трогал её за волосы влажными пальцами, касался висков. Вета приподняла голову и подпёрла её кулаком: на подоконнике лежали мумифицированные розы, а дальше – дальше было окно, открытое в город.
- Почему вы не можете просто любить меня? Ах да, - хмыкнула она. – Вы же не обещали.

Глава 17. Мёртвые короли

Она в последний раз на сегодняшний вечер подняла изрядно потяжелевшую трубку телефона и набрала номер. В груди уже ничего не давило, не скреблось и не пищало жалобно. Солнце давно завалилось за соседний дом, и от его света небо над старым кладбищем казалось желтоватым. Вета послушала гудки, которые должны были привести её к Жаннетте. Долгие, утомительные гудки.
Она успела подумать, что Антон ошибся и достал ей не тот номер. Она успела подумать, что Жаннетта вышла за хлебом, забыла ключи, захлопнула дверь и теперь сидит у соседки. Она даже успела подумать, что Жаннетта умерла точно так же, как Игорь, и сидит теперь, привалившись к стене, такая же тихая и белёсая. Но трубку подняли.
Приятный мужской голос поздоровался с ней, и Вета чуть не охрипла от неожиданности. Ей никто не говорил, что у Жаннетты есть муж – сын, племянник? – ей вообще никто ничего не говорил о Жаннетте.
- А мама не может подойти, - он утихомирил её пыл.
«Сын», - почему-то подумала Вета, как о предательстве, злобно.
- Она сама попросила меня звонить, - не отстала Вета. – Когда она будет дома? Скажите ей, что это очень важно.
На лакированной поверхности стола отразились её пальцы, сжатые в кулак. Они спикировали вниз, но не ударили – осторожно опустились, но стол всё равно скрипнул.
- Она не сможет подойти, она в больнице, - меланхолично перебил Вету «сын». - Инсульт был, понимаете? Состояние так себе. Так что не думаю…
Вета замолчала, как будто ей в рот засунули ком из тряпок.
- Извините, - выдала она глухо.
- А что вы хотели? – смягчился «сын». – А вы из школы? Как мне получить материальную помощь?
В поверхности стола отразились её пальцы, и теперь отражение напоминало паука на пяти лапках. Он застыл неподвижно, напряжённо, ждал удара тапочкой и думал, как бы половчее увернуться.
- Я не знаю, - выдохнула Вета. – Спросите лучше у завуча.

- Конечно, никто ничего не знает, - нудно начали на том конце провода. – А она, между прочим, всю свою жизнь отдала школе, всю. Вы вот знаете, что у меня сестра умерла? И ничего, никто даже не шевельнулся. Никто даже не спросил у неё, мол, как вы, Жаннетта Сергеевна, может вам чем помочь? Никто даже не удосужился.
- Когда? – выпалила Вета, удивляясь, что всё ещё в состоянии говорить, а не только истерически хохотать, беззвучно кривить губы в этом смехе. – Когда она… заболела?
- Вчера вечером её соседка нашла. Но врачи сказали, она долго пролежала сама. Никто даже не удосужился…
- Спасибо! – крикнула Вета и с силой уложила трубку на рычаг.
Некоторые мужчины даже хуже женщин.
Она взглянула на часы: рабочее время в музее она безбожно прогуливала.

Однажды из книжного магазина мама принесла ей странную брошюрку под названием "Что такое дружба».
- Почитай. Ты же не знаешь, - заметила она беззлобно. Не упрекнула, а просто походя сказала: сегодня дождь, а ты никогда не умела дружить.
Вета чуть обиделась, но уже назавтра позабыла. Она не знала, какой смысл в том, чтобы ходить под ручку с какой-нибудь из одногруппниц. Хоть когда намечались общие сборы – например, по случаю дурацкого окна в расписании – она поддерживала разговор и даже улыбалась. Она была слишком умной, чтобы в открытую демонстрировать окружению своё безразличие. И слишком гордой, чтобы лепить из себя компанейскую девочку слишком часто. И, может быть, слишком хладнокровной, чтобы верить, что у неё это хорошо выходит.
Она прекрасно знала, что никогда не любила Андрея. Они познакомились в санатории, где Андрей скучал, а Вете было не до него. Она много читала и гуляла по парку, а он лип к ней, раздражающе заговаривал в любой удобный момент. Ему было скучно, а она, в конце концов, просто уступила. Потому что была слишком спокойной, чтобы разразиться гневом и прогнать его.
Все кругом радовались: какая красивая пара. Родители Андрея объявили, что Вета им подходит. Андрей платил за неё в автобусах и звонил по вечерам. Она отбывала повинность – пятнадцать минут разговора, поцелуй на прощанье, осознание, что завтра это придётся проделать снова. Зато все одногруппницы завидовали – ни у одной из них тогда ещё не было постоянного парня.
Пять лет – большой срок. Говорят, серьёзное испытание отношений. Они бы выдержали его, но со временем истерики Андрея становились всё чаще и громче. Вета задавалась вопросами: он понял, что она его не любит? А почему молчал раньше? Потом она мечтала, чтобы он нашёл себе другую девушку. Вета всегда была слишком холодной, чтобы устраивать скандалы и рвать отношения самой.
Потом Андрей уходил «навсегда», и она вздыхала с облегчением, но через неделю он возвращался. А она была слишком безразличной, чтобы отказать ему. Он так привык бегать туда и обратно, что, наверное, очень даже удивился, когда Вета уехала.
…Она поднялась на четвёртый этаж, где между актовым залом и кабинетом психолога примостился школьный музей, вечно запертый и не особенно популярный среди учеников. Но молчал актовый зал, смиренно мигала сигнализация над дверью психолога, а из-под двери музея просачивался жёлтый свет.

Оттуда пахнуло невозможным в первую секунду запахом кроликов. На четвёртом курсе Вета проходила практику в институте токсикологии, именно в том отделении, где препараты проверялись на животных. Она входила туда спокойно, на ходу натягивая халат, потом перчатки. Одногруппницы кривились, морщили носы и негодовали. Ей нравилось собственное спокойствие и бесили их, порой деланные, ужимки. А теперь, выходит, отвыкла – сморщилась.
В безобразно вытянутом помещении за таким же длинным столом сидел мужчина и перебирал бумаги. Кроликов здесь не было, но Вета приметила дверь, уводящую вправо. Что там, живой уголок?
- Здравствуйте, - улыбнулся мужчина. – А мне сказали, что вы придёте помогать.
Он сказал это так по-доброму, что Вете даже не захотелось вцепиться ему в лицо – а поднимаясь по лестнице, она думала, что обязательно захочется.
- Я опоздала, - сказала Вета, бросая сумку и плащ на ближайшую длинную лавку. Она закрыла подсобку, закрыла кабинет, снова провозившись с замком чуть ли не до отчаяния, и решила, что сегодня туда больше не наведается. – Куча дел с документами, понимаете. Так всегда бывает, когда ни с того ни с сего оказываешься классным руководителем.
Мужчина улыбнулся. Бумаги его теперь мало занимали, да и вообще, у Веты возникло подозрение, что ими он просто скрашивал скуку.
Она прошла вдоль стен, рассматривая нехитрые экспонаты под пыльными стёклами витрин. Над витринами висели серые чехлы, из одного торчал краешек синего кителя, из другого – вышитая алым и синим юбка. Этикетки, написанные мелким неразборчивым почерком, читать не хотелось. На одном столе экспонаты пылились, даже неприкрытые стеклом: деревянные пяльца с истёршейся от времени вышивкой, расписные глиняные плошки.
- Что мы должны делать? – спросила Вета, рассматривая свой посеревший от пыли палец – зря она провела им по краю стола.
«Прибираться?» - почти ответила она на свой собственный вопрос.
- Ну! – сзади послышался скрип ножек скамьи и линнолиумному полу. – Делать акты приёма-сдачи, но вообще-то, это всё равно никто не будет проверять. Так что мы должны высидеть здесь положенное время, и всё.
Вета добралась до двери к кроликам – та была подпёрта шваброй, крепкой и очень надёжной на вид.
- Ну, раз в полгода ещё провести мероприятие для детей. - Её собеседник оказался рядом и безразлично махнул рукой в сторону занавешенного тёмно-красными шторами окна.
- Я вас никогда раньше не видела в школе. – Вета сощурилась, пытаясь припомнить всех школьных мужчин в лицо. Вспомнила одного – учителя физики, которого видела на собрании классных руководителей, но и у того лицо из-под усов было не разглядеть.
Этот тоже был в примятой рубашке и брюках со стрелками, но на физика не очень походил.
- А я здесь только вечерами и бываю. Вообще-то я преподаватель в университете, а здесь так. Хобби, можно сказать.
Вета покосилась на рассыпанные по кривоватому столу бумаги. Хобби скучать?
- А что, в университете теперь так мало платят? – не удержалась она.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
- Мир.
Рука оказалась мягкой на ощупь и приятно тёплой. Вета растрогано дёрнула плечом. Её губам очень хотелось улыбнуться в ответ, но противность, засевшая внутри не давала. Так бывает из-за старой обиды, которая давно ушла, опостылела и подёрнулась временем, но всё равно не даёт смеяться в полную силу. Её обида была на город и на восьмой «А», затесавшийся в город, а преподаватель из университета просто попался под руку.
- Как будто бы и не ссорились, - выдохнула она.
- Мир – меня так зовут. Мирослав.
Она хотела бы называть его по отчеству, но Мир отчества не назвал. Вета решила для себя, что вызнает его полное имя и назначит дистанцию.

- Тогда можете называть меня Веточкой. Меня так часто называли преподаватели.
При учениках было бы неприлично звать друг друга так запросто, но кругом не оказалось ни единственного несчастного заблудившегося ученика, так что Вете даже попенять Миру было нечем.
Они сели за стол друг напротив друга, и Вета обнаружила, что к рукавам её блузки поналипло блестящее конфетти.
- Здесь днём кружок каких-то поделок, - сказал внимательный Мир.
Конфетти отлипало от одежды неохотно, ещё хуже – от кожи.
- Так за какие же провинности вас сюда? – он снова не выдержал после долгого молчания.
Наверное, он слишком долго молчал, сидя между бесформенных чехлов и пыльного исторического мусора, потому что обрадовался даже ей, хоть Вета никогда не считала себя хорошим собеседником. А сегодня и вовсе истратила весь свой запас слов.
- Хотела сбежать, - резко отозвалась она, напрасно надеясь, что от неё всё-таки отстанут, или хотя бы дадут поперебирать пыльные листки, чтобы было, куда спрятать глаза. – Но меня поймали и засадили в карцер, как любую нормальную заключённую.
Листки он собрал в стопку и рассовал по папкам с оборванными завязками, спрятал в ящик под витриной, так что добраться до них теперь – безнадёжно. Глаза Мира над стёклами очков казались беззащитными.
- Откуда сбежать? – не понял он.
- Из города. Он же у вас такой, не захочет – не отпустит.
Мир моргал, Вета злилась на него за это. Можно подумать, когда вот так лишаешься возможности выбора, лишаешься свободы, то приятно, если на тебя смотрят и глупо моргают.
- Это опять художественная метафора?
- В смысле? – Вета почувствовала себя так же беспомощно, как на первом курсе на занятиях английского. Преподавательница заставляла всех изъясняться только на иностранном, а никто толком не умел этого сделать. Вета путалась в словах, забывала, с чего начала речь, никого не могла дослушать до конца. Так и сейчас – разные языки?
- Маги, - напомнила она и про себя решила, что если Мир выбежит из музея с криком: «Сумасшедшая!», то она ничуть не удивится. – Чёрный храм на окраине. Закрытый город. Который не выпускает меня.
Для неё всё это было едино, но Мир только хмурился и не понимал.
- Всё, хватит, - махнула рукой Вета. Беседа никак не клеилась, да и клей давно кончился, пока Вета латала дыры в пространстве вокруг себя.
- Да нет, я всё понимаю, кроме того, что он вас не выпустил.
Сумасшедший дом возвращался, бренча бубенцами на шутовских колпаках и вопя во все глотки. А Вета уже понадеялась, что ничего не было. Она забыла о приставучем конфетти и уложила руки перед собой, как примерная ученица на уроке.
- Машина слетела с дороги. - Она хотела бы рассказать о том, как было дождливо, как блестела перед ними дорога, а сзади туманным облаком повис Петербург, как они чуть было не влетели в дерево. Но Вета понимала, что если расскажет, уже завтра начнёт жалеть об этом и пойдёт классными пятнами, ещё только раз увидев Мира.
- Я никогда о таком не слышал.
- А вы должны были? Вам всегда всё рассказывают?
Мир посмотрел без обиды, поправил очки.
- Я веду кое-какую статистику. Если хотите, проверю завтра, но город никогда так не делал. Просто не мог.
Вета поймала себя на том, что впервые говорит о городе, так же, как думает – как о живом существе, как о Матери-Птице, повисшей над набережной распластанным силуэтом.

Как о сумеречном призраке за спиной – спина холодеет от его прикосновений.
- Я не вру, - возмутилась она просто ради того, чтобы возмутиться.
Мир покачал головой.

- Всё дело в том, что ты никогда и никого не любила.
Он стоял рядом с открытой форточкой, хоть и не курил - Вета бы всё равно не позволила – но изредка, как по привычке, касался пальцами губ. Она сама сидела на кровати, по-турецки поджав ноги, и молчала в ответ на каждую фразу.
На их скандал не должны были сбегаться и стучать по трубам соседи, просто потому что Антон говорил привычным полупрозрачным тоном, только зло, а Вета и вовсе молчала. Она была слишком хладнокровна, чтобы оправдываться. Ей было, в общем-то, всё равно, что он о ней подумает.
У них даже скандал особо не клеился. Зачем было приезжать, на ночь глядя? Где-то на периферии сознания мелькнула мысль, что нужно бы сейчас подойти к нему и нежно так обнять за плечи. Любая девушка из романа так бы и сделала. Любая нормальная девушка так бы и сделала. Вета молчала, глядела в одну точку и подпирала голову кулаком. Хотелось спать. Она знала, что нужно Антону, за что он простит всю её неспособность любить, но ей было слишком всё равно.
Когда говорят «никто меня не любит», всегда имеют в виду «меня не любишь ты».
- А ты меня обманул, - сказала она, сонно щурясь на жёлтую лампу. Скрывать больше не имело ни смысла, ни интереса. Петербург за окном давно повис чёрным с серебристым сполохами покрывалом. – Город не мог нас не выпустить. Он не настолько сильный. Ты сделал вид, что не справился с управлением.
Если бы он не задохнулся, мгновенно оборачиваясь на неё, если бы вообще повёл себя спокойнее – ведь должны же учить следователей вести себя спокойнее! – Вета тут же забыла бы о своём обвинении, выстраданном по дороге из музея. Но тут-то она поняла – правда. И он выдохся.
- Я не хотел, чтобы ты уезжала.
- Я поняла это.
Она подумала, что стоило бы устроить истерику с битьём посуды, ведь он прекрасно знал, как важно ей сбежать из школы, но ему было плевать на то, что хочет она. Только посуды лишней не было. Вета щурилась на лампочку и думала, как завтра будет проверять кучу тетрадок – сегодня уже не успеть.
- Знаешь, - понуро сказал Антон. – Ты ведь их совсем не любишь, и они это чувствуют, поэтому и бегают от тебя, поэтому и не верят. Если бы ты хоть постаралась…
Вета отняла руки от лица, судорожно выпрямилась. На губах засохло безразличное выражение. Она сама не знала, откуда в перехваченном злостью горле брались эти слова. Это были не её слова и не её мысли, по крайней мере, Вета никогда бы не стала задумываться над такой чушью.
- Не люблю? – захрипела она. – А эти, которые орут на них и лупят указками по столу. Эти, Лилия, например, думаешь, очень любят их? Обожают, да? Да учитель не для любви нужен!
Запал вышел, и она по-старчески закашлялась, надрывая уставшее горло.
- Не для любви, ага, - глядя в пол, повторил Антон. – Не для любви. А ты сказала им так? Ты попробовала подростку эту объяснить?
Снова коснулся губ, как будто отряхивал с них крошки, и оторвался от подоконника.
- Ладно, я уйду.

Она кусала губы, не зная, что сделать – закричать ему в лицо или окатить холодным молчанием с ног до головы. Антон сипло выдохнул.
- Теперь я всё понял. Ты расстраивалась не потому, что они тебя оттолкнули, не поняли благих намерений, нет. Ты знаешь, почему рыдала? Просто они оттолкнули тебя – тебя великолепную, умную, прекрасную тебя. Да как они могли, маленькие неблагодарные дряни, как они могли не принять такого высочайшего подарка?
Снова коснулся губ, как будто отряхивал с них крошки, и оторвался от подоконника.
- Ладно, я уйду. Не хочу больше тебе мешать. Если надумаешь уезжать, позвони. На этот раз я правда организую тебе отъезд. Постараюсь. Только сам не повезу, прости.
Он шуршал курткой в прихожей, а Вета сидела, скорчившись, чтобы не видеть жёлтого шара лампы, расплывающегося перед глазами, и знала, что нужно подняться и пойти за Антоном, а не могла себя заставить. Она едва не завыла от этой беспомощной тоски, потому что первый раз в жизни было так – не всё равно.
Но встала, опёрлась на дверной косяк, сжала зубы. Антон словно ждал этого. Завязал шнурок и распрямился, глядя на неё. Он ждал – продолжения разговора, за который можно зацепиться и не уйти, или слёз, или прощения, ну хоть чего-нибудь. И Вета даже знала, какими словами всё это надо говорить, чтобы он остался, – она вообще-то много читала в своей прошлой жизни.
- Да, - вздохнула она. – Ты во всём прав. Я никого не люблю. Я не люблю детей. Я считаю их человеческими зародышами, которые не имеют права на собственное мнение. И тебя я тоже не люблю. Скажу даже больше, я тебя презираю за то, что ты бегаешь за мной, как собачонка.
Она зажмурилась, сдерживая предательскую сырость на ресницах, опустила голову и услышала, как хлопнула дверь.

Ночью Вета снова шаталась по покрытому туманным маревом городу и даже готова была наткнуться на патруль и просидеть до утра в участке, но как назло, ни с кем не сталкивалась. Не спала уже вторую ночь – многовато для себя прежней, но приходилось признаваться, что прежняя она осталась далеко за стеной.
Тяжело плескалась о берег тёмная Сова, как будто норовила лизнуть ноги Вете, идущей по парапету, как по канату над пропастью. Утром она узнала, что умерла Рония.

Глава 18. Главные враги

Я не сдамся без боя.

Март поставил перед ним чашку с мутной бурдой, которую торжественно обозвал «кофеём», а у Антона не было сил даже стереть ладонью мокрый круг, оставшийся от чашки.
- У тебя такой вид, как будто всю ночь отчёты начальству писал, - радостно резюмировал товарищ. – Круги под глазами на пол лица. Правда что ли писал?
Кофе отвратительно пах, Антона и без того мутило. Одним пальцем он отодвинул от себя чашку.
После недавнего раскрытия Март просто расцвёл, даже выгладил рубашку. Он получил похвалу от начальства, и все сразу же позабыли об угрозе увольнения, хоть за спиной его так и маячили прогулы да куча нераскрытых дел. Упоённый успехом Март заявил, что теперь-то он быстро расправится со всеми ними.
У Антона не было времени выспрашивать у него, как же всё-таки удалось найти убийцу Игоря, да ещё и в такие рекордные сроки, ведь там и правда не было ни единственной зацепки. У Антона не оказалось сил, желания и даже интереса, хоть он и видел, как не терпится Марту рассказать. Но сам он первый не начинал, то ли из вредности, то ли из гордости.
Он открыл окна, хоть на улице с утра стояла та ещё погодка – склизкая осень с колючим дождём.
- Темновато как-то, - пожаловался Март и вдобавок включил свет.
Антон признался бы, что светлее от бледного желтоватого пятна под потолком не становилось. Мерзкая хмарь на небе делала утро не утром, а скорее промежутком между одной и второй ночью - как подземный переход, где мигают лампы в железных намордниках, где давят стены. По ногам ощутимо тянуло ветром, но вставать и закрывать окна сил тоже не было.
- Ну и кто же порешил паренька? – собрался, наконец-то, Антон, хоть выдавливать из себя слова казалось худшим наказанием.

- А это – самое интересное, - заявил Март, с видом Шерлока Холмса стоя у окна и пытливо вглядываясь в горизонт. – Рано утром он вышел из дома по каким-то своим делам. Знаешь ли, родители там не очень-то за ним смотрели, даже толком не смогли сказать, куда и зачем он пошёл. Но утро же, не ночь, вот и отпустили.
- Короче, - попросил Антон, хватаясь за голову. Виски ныли немилосердно.
- Короче – он случайно попался под руку одному психу. Пристукнули мелкого, даже патруль на крик не прибежал. А психа этого мы давно уже ищем. – Слово «мы» он выделил голосом так, будто сам был матёрым сыщиком, а Антон – зелёным курсантом, который восторженно выспрашивал его. – Он ещё троих убил, вот ребята в архивах нашли. И псих этот уже во всём сознался, кстати.
В голосе переливалась всеми цветами радуги гордость. Ещё бы – серийного убийцу поймать. Мысли разбегались, разлетались от Антона цветными вспышками, и он никак не мог сообразить, какие ещё дела Март успел повесить на несчастного мага, и вообще откуда он это всё выкопал.
- Стой. Не спрашиваю, зачем. Маньяк, так маньяк, демоны с тобой. Я только не пойму, как он его убил. Я… да никто раньше такого не видел. Паренёк был как живой.
- Да, это, конечно, хороший вопрос. И мы работаем над этим. Работаем. – Март с самым суровым видом шмякнул по столу ладонью. – Ладно, поболтали, и хватит. Нужно браться за дело.
Антон хорошо знал, что последует за этой фразой. Март спуститься в кафетерий на первый этаж, там будет цедить кофе и, цепляя то одного, то второго слушателя, рассказывать о том, как блестяще поймал серийного убийцу, и раз от разу ловко отделываясь от вопросов о том, как он, собственно, вышел на его след.
- Темновато здесь, - пробормотал он напоследок и вышел.
В кабинете давно повисла туманная поволока.

В школе было сумрачно от низко повисших туч, даже первоклассники оглядывались затравлено, притихали. Директорский кабинет оказался заперт, но в коридоре Вету поймала Лилия. Завуч была не то что белая – прозрачная, как белёсая дымка над городом, и без шали. Сегодня – без шали, как будто бы в трауре. Тёмно-зелёная блузка и юбка в тон, сильно ниже колен. Раньше Вета не замечала, как скорбно выглядят руки Лилии, сцепленные в молитвенном жесте у груди.
- Большая трагедия, - сказала она в голос, не замечая, с каким ужасом смотрят на неё мамы первоклашек.
Вета нащупала рядом с собой подоконник и удержалась, не села на стул вахтёрши, хоть та и вскочила, решив, наверное, уступить место.
- Родители говорят, она вечером ушла гулять и не вернулась. Утром нашли её тело в реке, недалеко от набережной. Пока что говорят, что она сама…
Вета всё-таки села на неприятно нагретую чужим телом подушечку. Убрала с лица волосы – она только что вошла, не успела ни снять плащ у себя в подсобке, ни расчесаться. Наверное, пятиклашки уже ждут под дверью, донельзя серьёзные прижимают учебники к груди.
- Почему? – спросила Вета.
- Её травили в школе, вы должны бы знать. Наверное, девочка не выдержала. – В голосе Лилии больше не было похоронной скорби, но Вета подумала, что ей очень бы пошло выступать на похоронах: «Мы все запомним усопшего как прекрасного человека…» человека? Мага?

В голосе Лилии теперь было только назидание: «Вы плохой учитель. Плохой, самый отвратительный».
- Я знаю, но она бы сказала мне.
Лилия выразительно поджала губы. Учителя, как и актёры, - поняла Вета, - всё должны делать очень выразительно, чтобы их поняли правильно. Чтобы никто не упустил воспитательный момент.
- Она бы сказала вам, что собирается покончить с собой?
Жутко непедагогично обсуждать такие темы прямо в холле – мамы дёргают первоклашек за руки, уводят их подальше. Дети оборачиваются с интересом. Вряд ли они понимаю, о чём речь, но если запретно, значит интересно, разве нет?
- Да. Она бы сказала. Мы с ней часто разговаривали, - выпалила Вета без тени сомнения.
«Вы обещаете любить меня?»
Она похолодела. Мурашки побежали по спине, пальцы вцепились в колени, оставляя, наверное, царапины и синяки.
«Обещаете?» - требовала Рония, а за её спиной влажно ударялась о бетонный парапет Сова.
- Я не знаю, - вздохнула Лилия, разом превращаясь в уставшую и почерневшую от переживаний, немолодую уже женщину. Потёрла переносицу. – Неужели вы не видите, что происходит? Это страшно, страшно.
- Так сделайте что-нибудь, - закричала Вета в голос, потому что вдруг явственно ощутила, что за маской усталости и горя Лилия прячет что-то другое. Маску срочно требовалось сорвать, было очень важно увидеть её настоящее лицо, но Вета опять готова была скорчиться от беспомощности.
Осознание прошло внезапно, как проблеск молнии в небе – они взяли её только для того, чтобы всё на неё свалить. «Неопытный педагог. Не умеет работать с детьми. Не досмотрела…» И поэтому ушла Жаннетта. И поэтому так взвыл директор, когда Вета принесла заявление.
Жаннетта сказала: «Потому что ты ничего не знаешь. Ты из другого города».
- Сделайте хоть что-то, - зашипела она сквозь зубы. От неё уже шарахались, как от прокажённой. И вновь вошедших в холл утаскивали прочь: вдруг свихнувшаяся учительница примется швыряться вещами! – Вы же знаете, что здесь происходит. Я вижу, вы знаете! Почему вы ничего не делаете? Дети умирают.
Лилия шагнула назад, поправляя очки. Не испуганная, нет, ни капли. Она снова притворялась, и на этот раз притворялась ошарашенной – ну разве можно так вести себя, Елизавета Ник…
- Что с вами? Понимаю, переутомились, но нужно же держать себя в руках, Елизавета Николаевна. На вас вообще-то дети смотрят. Идите умойтесь. Или нет, лучше идите домой, отдохните там. Я попрошу Розу провести ваши уроки, она сумеет.
Бескровные губы сжались в презрительную линию, и Вете захотелось вцепиться ногтями в её бесстрастное лицо, в маску, которая выражала всё, что нужно, и всё, что нужно, скрывала. Сердце бешено колотилось о черепную коробку, и туман застилал глаза. Не белёсый – чёрный туман ярости.
Она почти слышала, как шептались за спиной. Почти видела перекошенные, жадно повёрнутые в их сторону лица. Мелькнула мысль – если выставить себя совершенно сумасшедшей, может, её выгонят из школы насовсем? Обязаны же будут выгнать. Сладкая мечта.
- Я не уйду, - сказала Вета, успокаивая сбившееся дыхание. – Я останусь. У меня сегодня урок с моим классом.
Она уходила по коридору, мимо распахнутых дверей, и каблуки норовили подвернуться. Первоклашки прижимались к стенам.

В коридорах школы шумела большая перемена. Меловая пыль и просто пыль стояла в воздухе пеленой, и Вета открыла окна в кабинете, чтобы хоть немного проветрить. Цветы пришлось переставить на парты, а самой закрыться в подсобке – уже по-настоящему осенний ветер пробирал до костей.
Она опустилась на своё место за столом, бросила беглый взгляд на кленовую аллею, и почти сразу же заметила Антона. Сердце больно укололо. Она схватила плащ и, кое-как заперев кабинет, слетела по лестнице вниз. Вета не знала, сколько Антон там уже стоит – может быть, собирается уходить?
Дети цветным потоком шапочек, курток и ранцев неслись к выходу из школьного парка. Монохромные и серьёзные старшеклассники стояли у спортзала группками, ёжились под осенним ветром, поднимали плечи, но в школу не шли.
- Привет, - сказал Антон простуженным голосом. – А у вас, оказывается, кого попало не пускают.
Она попыталась улыбнуться – и так прекрасно знала, что не пропустить его вряд ли кто-то смог, разве что повозмущаться вслед.
- Ага. Меня саму сегодня пытались выгнать.
- …Ещё она меня ущипнула, и я потом потеряла жёлтый фломастер, - увлечённо рассказывала маме девочка с двумя бантами в рыжих волосах. Мама увлекала её за руку дальше, к воротам.
Они оба смотрели на девочку, та подпрыгивала на каждом шагу, и волосы её были такого же цвета, как опавшие листья. Смотрели, может быть, потому что слов больше не было.
- Знаешь, что, - сказала Вета, непривычным чужим жестом потирая шею. – Прости. Я вчера перегнула палку.
Улыбаться было невыносимо, от этого ныли губы и зудели виски. Ветер давно залез под плащ и сидел теперь там, притихнув, но всё ещё холодный и злой. Вета сложила руки на груди, чтобы сохранить остатки тепла.
- Ты прости, что я обманул тебя. По-идиотски вышло, понимаю. И рассердилась ты за дело.
Ей было жутковато смотреть в его лицо – как будто смертельно больного, всего в тёмных тенях. Вета вспомнила, что хотела уехать, вспомнила свою сегодняшнюю догадку, потом – что ей предстоит урок с восьмым «А», и ей стало совсем невыносимо.
- Пойдём прогуляемся, я уже видеть не могу эту школу.
Она подумала и взяла его под руку. Если из окна на них смотрит Лилия – пусть пойдёт красными пятнами от злости. Демоны с ней и с её непедагогичностью.
Удивительно, но за кованой оградой захотелось дышать, пусть и сумерки лежали на крышах домов похоронной шалью, прямо сейчас ей хотелось дышать и жить дальше. Ещё три часа до урока со своим классом. Что она им скажет?
- Я слышал про Ронию, - сказал Антон. – То есть, как услышал, так и приехал. Как обстановка?
Растворялись в серой мути тумана цветные дети, рассыпались, как горох из мешка, из ворот школы и тут же скрывались, таяли, разбегались по подворотням. Посреди тротуара замерли две подружки, коса одной расплелась совсем, и пряди блестящих волос лежали на плече. Они бросились в сторону, через дорогу.
Вета ощутила на своей спине тяжёлый взгляд здания из белого кирпича. Школа. Уехать можно куда угодно, но взгляд раззявленных окон всё равно останется за левым плечом.
- Если бы могло быть ещё хуже, я бы сказала так. Но всё по-прежнему. Лилия корчится, от меня шарахаются ученики. Я вчера собиралась всё решить одним разговором, а сегодня я не знаю, о чём с ними говорить.
- Они придут?
Вета дёрнула плечом.
- Не знаю. Я сказала каждому. Почти что лично. Послушай. – Она резко обернулась к Антону. – Ведь нельзя вот так просто закрыть глаза на такое! Сначала Игорь, теперь Рония. Не могут вот так просто мереть дети из одного класса. Из одного класса одной единственной школы во всём городе. Так не бывает.
- Не бывает, - легко согласился Антон. Так легко, как может согласиться человек, который час назад только что головой не бился о стену, пытаясь ответить на тот же самый вопрос. – Но что тут можно сделать? Эксперты уже дали заключение – Рония всё сделала сама. Игорь… на счёт него история мутная, но тоже без особых вариантов. Убийцу нашли и, конечно, будут судить.
Она замерла, немного не дойдя до перекрёстка, и идущий сзади мужчина больно толкнул Вету плечом.
- Я не могу понять, - сказала она. – Чего-то очень важного я никак не могу понять.

Закашлялся старый репродуктор у остановки. По таким иногда разговаривало внутригородское радио, передавали по утрам бодрые песенки, но не часто. Или Вета просто не замечала.
- Внимание, граждане объединённого государства, жители города. Сегодня утром Альмарейн объявил войну нашей стране. Мы до последнего надеялись решить затянувшийся конфликт мирным путём, но вероломное нападение на приграничные части не оставило нам выбора.
Вета смотрела по сторонам, и ей казалось, что все замерли в напряжённом ожидании. Сильный мужской голос. Кто это, интересно? Какой-нибудь офицер самого высокого звания, или мэр города? Они все понимали больше неё – все, совершенно точно.
- Что это? – спросила она.
Антон тоже слушал, приподняв голову. В сером небе варились серые кучевые облака.
- Призываю вас не впадать в панику. Все военные подразделения уже мобилизованы, мы держим ситуацию в руках.
Слова эхом разносились над городом. Она кожей ощущала, как они несутся, отталкиваясь от стен, как шепчут из каждого включенного «для фона» радиоприёмника. В сером небе молчали птицы – тоже слушали, драматично задрав к небу головки с крепкими клювами.
- В город должны прибыть подкрепления. Прошу с пониманием отнестись к ужесточённому режиму. Въезд и выезд из города без особого приказа маршала запрещён для всех.
- Это что? – спросила Вета, ощутив вдруг болезненные спазмы в животе. Почему её больше всего расстроил запрет на выезд? Или, можно подумать, она раньше о нём не знала.
Антон пожал плечами, даже равнодушно так, обыденно.
- Это то, о чём я тебя предупреждал.
Она вспомнила ночь и сон о рёве самолётных турбин. Посмотрела в чистое небо и не могла понять чего-то очень важного.
- Ты не логичен, - сказала Вета капризно. - Ты меня не отвёз на вокзал, хоть и мог.
- Я тоже надеялся, что всё уляжется.
Город разом ожил – к остановке подрулили автобус, зашуршали шаги и листья под шагами. Захрипела из репродукторов бессловесная музыка. Именно такую и хотелось Вете прямо сейчас. И чтобы все замолчали. Навсегда.
Ещё хотелось нервно рассмеяться, чтобы все увидели – её не волнует. В небе по-прежнему не было птиц.

Она думала, всё должно измениться в один миг, но некоторые двери классов были приоткрыты, и оттуда доносились размеренные голоса учителей. Спокойные, выверенные, как под линейку, отштукатуренные казёнными интонациями. Поскрипывал только что вымытый паркет у Веты под каблуками. Она снова долго мучилась с замком.
За окном лениво перешёптывались клёны. Вета села за учительский стол, не снимая плащ. Она не закрыла окна, и Роза не потрудилась, а только собралась, чисто вытерла свою половину стола и ушла.
- Это какой-то странный город, - сказала безглазому манекену – он был согласен, только кивнуть не мог. Кишечник почти вываливался из вскрытого гипсового живота. – Этому городу сказали, что война, а он… это какой-то мёртвый город.
Если бы манекен мог, он бы покачал головой, несомненно. Вета очень боялась секунды, когда зазвенит звонок, и начнётся перемена. Ведь тогда до её встречи с восьмым «А» останется всего десяток скользких минут – ходить вдоль стен и переставлять цветы.

И они придут – сейчас Вета была даже уверенна в этом.
Все девятеро. Она вспомнила, какие места будут пустовать, и прикрыла глаза. Девять. Сколько же их было раньше? То есть совсем раньше, задолго до её приезда? В старом журнале вычеркнуто две фамилии. Что произошло тогда – переехали в другой район, может? Ну да.
Рассмеяться бы этим мерзким мыслям, или спросить Жаннетту, но Жаннетта больше не ответит. И Лилия. Никто не ответит.
Вета вспомнила то важное, которое хотела выловить в собственных смутных размышлениях. В стопке контрольных работ не было листочка, подписанного Русланой. Попытаться бы его найти – и полюбоваться на круглобокую пятёрку, – но его там не было. Руслана ведь только в этом году перешла в самую престижную школу города.
И теперь Вета знала, кто написал ей записку и бросил в почтовый ящик, сунув в самодельный конверт с проступающим на швах клеем.

Глава 19. Птицы вместо богов

Она закрывала окна и увидела их, как обычно, примостившихся на низенькой ограде клумбы. Они тоже увидели Вету. Кто-то, должно быть, заметил первым и сказал остальным. Девять пар глаз – Вета пересчитала.
Она постояла секунду, раздумывая, что сделать. Кивнуть, может, или махнуть им рукой? И шагнула назад. Вернула на подоконник растрёпанную традесканцию, как будто построила баррикаду.
«Пришли всё-таки», - кольнуло вдруг. – «Значит, им правда интересно, что я смогу сказать. Или просто некуда больше деваться».
Вета не верила, что они признали за ней авторитет учителя и поэтому не смогли ослушаться. Такие не признают. Обыденное занятие – фиалка, ещё одна - совсем уже сухая – отправились к традесканции. Руки подрагивали. На этом уроке не спрячешься за сухими фразами из учебника.
Во вторую смену школа не шумела даже на переменах. Так, шелестела голосами в коридорах и стуком шагов по бетонным лестницам. Родители забирали притихших первоклашек из продлёнки, и в спортзале кто-то лупил мячом по оконным сеткам. Просто вечер, вторая смена. И ещё три урока биологии. Вета замерла, прикрыв глаза, оперевшись руками на спинку учительского стула.
- Здравствуйте!
Она узнала голос Алисы и открыла глаза – та улыбалась, демонстрируя задорные ямочки на щеках. Из всех улыбалась только одна она. Вера прошла за свою первую парту, привычно повесила белую кофту на спинку стула. Жестом красавицы поправила волосы.
- Звонка ещё не было, - с вызовом сказал кто-то у дверей.
Парни выскочили в коридор. Обычный класс, обычный урок впереди, и манекен подмигивает несуществующим глазом. Вета опустилась на своё место, сцепила руки в замок, чтобы не слишком дрожали. Руслана перед ней копалась в сумке, хмурилась и выискивала несуществующие вещи – или просто не хотела поднимать глаза.
- Я обо всём догадываюсь, - сказала Вета, спокойно разглядывая их лица. Е ё сразу же отпустило волнение, хоть сначала голос и норовил сорваться. – Знаю, что сейчас вы гордо заявите, что не нуждаетесь в моей помощи, но город сказал мне обратное.
Дыхание осушило губы. Она сказала, как будто щёлкнула по нужной клавише, и ощутила, как хмурое молчание в классе перерастает во что-то новое.
- Вряд ли мы поверим в такое, - тихонько пропела Вера Орлова, и её голос при должной доле фантазии можно было принять за разыгравшееся воображение. Да или за популярную песенку, которая она мурлыкала себе под нос.

Руслана дёрнулась в её сторону, шикнула, но та лишь повела бровью.
- Не верьте, что же я с вами сделаю. – Вета помолчала, глядя перед собой. Когда одинокой ночью воображаешь, что они скажут в ответ, воображение лезет на невиданные высоты, и собеседники – то наивные дети, то злобные нелюди, но она слишком плохо знала их, чтобы предсказывать. – Я и не знаю, как вам помочь. Я вообще мало что тут знаю.
На пороге кабинета возник Арт, пнул мусорную корзину и притворился, что случайно.
- Ой!
- Арт, выйди вон, - попросила Вета, не переходя на приказной тон.
- А чего я сделал? – хмыкнул он, проходя к своей парте. Только что ноги на стол соседа не забросил.
Руслана обернулась и сделала и – какое лицо она сделала, Вета не видела – но остальные парни вошли тише.
- А вы любите нас? – вдруг громко и с искренним вызовом спросила Вера. Выпрямилась, расправила плечи, как будто хотела сказать: «Ну, посмотрите все сюда. Сейчас узнаем, что она из себя представляет».
- Ага, особенно после того, что мы тут устраивали, - буркнула со второй парты Алейд, и вопрос как-то растерял всю свою остроту. Она уткнулась в блокнотик, снова принимаясь выводить там неземные цветы.
Кто-то хохотнул, но тут же снова стало тихо. Так тихо никогда не было на уроках, вспомнила Вета. Даже когда на них злобно прикрикивала математичка, даже если на задней парте, поправляя сползший с плеча палантин, сидела Лилия – не было.
«Только не говори им, что учителя не для любви нужны», - хмуро посоветовал ей Антон в самом конце сегодняшней прогулки. Вета хотела ответить ему что-то резкое, но сдержалась. Призраки вчерашней ссоры всё ещё витали вокруг них, не хотелось ворошить.
- Не нужно говорить, что мы во всём виноваты. Мы такого уже от родителей наслушались, - сказала Вера, наваливаясь грудью на парту. Даже если бы она хотела приблизиться к Вете, чтобы прошептать ей это в лицо, не получилось бы. Всё равно бы весь класс слышал.
Забормотали что-то с задних парт, перебивая друг друга, бросались вопросами, и Вета в отчаянии тряхнула головой.
- Ну тише уже! – завелась Алиса. – Наш любимый классный руководитель хочет нам что-то сказать. А вы всё время перебиваете.
Её улыбка уже казалась изощрённым издевательством. Они отчаянно не умели слушать. Или не хотели говорить? Но ведь пришли же.
А Вета могла, как математичка, садануть по столу кулаком. Могла бы подняться, вспомнив слова Лилии о том, что учитель должен давить, хотя бы тем, что стоит весь урок, а дети сидят. Она не хотела и не могла давить. Она очень отчётливо чувствовала, кто сейчас сильнее.
- Те, кто не верит мне, могут прямо сейчас выйти. Завучи уже ушли из школы, так что не бойтесь. – Сдерживая дыхание, она откинулась на спинку стула. - Я буду разговаривать с теми, кто этого хочет. Если уйдёте все – не буду ни с кем. Так даже проще.
Все остались сидеть. Арт на третьей парте листал какой-то журнал, но устраивать показательные акции без Игоря было сложно даже ему.
Их было так мало, всего девять.
- Любовь – это ненаучно, - сказала Вета. – Её нельзя измерить. Но, если верить моему опыту, её можно легко заменить чем-нибудь другим. Я пока слабо догадываюсь, чем можно уравновесить чаши весов, но выбора у нас другого нет. Будем пробовать.
Она попробовала улыбнуться, но вспомнила наставления Лилии, и скривила губы. Хотя сейчас что улыбайся, что бейся в истерике – уже всё равно.

Она смотрела на них и думала: «Вы же все из замечательных семей. Неужели на место странно дрыгающейся марионетки не нашлось никого получше меня?».
«Нужно развивать диалог с учениками», - это уже не совет Лилии, это Вета сама где-то вычитала. – «Иначе им быстро наскучит тема».
- Что может заменить любовь? – спросила она, всё ещё кривясь. Чудился запах костров и протухающих водоёмов.
Вера расчёсывала волосы растопыренной пятернёй, время от времени она брала прядь волос в руку и рассматривала их кончики. Вета понимала свою ошибку совершенно ясно – она требовала от них мудрости и выдержки взрослых. Да что там, не у каждого взрослого нашлась бы такая выдержка. Легче обливаться слезами и кричать. Или сунуть все мерзкие мысли подальше и броситься с головой во что-то другое.
- Что говорят по этому поводу научные сводки? – очень серьёзный в своей иронии спросил Арт.
- Вы не волнуйтесь так, - тихонько попросила Алейд, и Вета опять испугалась – они так чуяли её, не по-человечески, по-звериному. С такими нельзя не волноваться.
- Вы верите в бога? – спросила она.
- Бога нет, - спокойно возразила Вера, разглядывая свой волосы, как будто на кончике каждого танцевал ангел. – А во Вселенский Разум нечего верить, он просто есть. Вот же глупо, если я спрошу вас, – вы верите в этот стол?
- Нет, - сказала Вета, холодея от своих слов. – Он есть, потому что вы в него верите. Не наоборот.
- И не спорьте с учителем, - усмехнулась молчавшая до этого Аня.
«Не спорь с больным человеком», - могла бы сказать она. «Ты ничего не знаешь, ты из другого города», - сказала Жаннетта невыносимо далёким утром. Она-то боялась за них. Ох, как же она боялась. Пришла к ненавистной школе, чтобы дождаться ненавистную Вету. И как только Жаннетта позабыла о них, тут же погиб Игорь.
- Дождь, - сказал вдруг Валера и отвернулся к окну, где по стеклу и правда барабанили капли. И все обернулись туда, как будто зрелище размазанной по окнам воды спасало.
И Вета обернулась, и на секунду застыла, сжимая до скрипа зубы. За окном неслись птицы. Десятки чёрных теней-птиц. Они летели совсем близко к окну, почти задевая его краешками крыльев. Невиданная стая, затмившая половину неба. Точнее, половину того ошмётка серых облаков, какие можно было разглядеть из окна кабинета биологии.
Восторженно-испуганно охнула Алейд, кто-то из парней присвистнул, и вдруг стая кончилась, оставив за окном привычное серое облако.
- Раз-раз, - отчётливо зазвучало в коридоре. – Говорит директор школы.
Голос слышался из-за приоткрытой двери чётко, хоть и хрипели на заднем фоне помехи старого радио. Никогда ещё на опыте Веты его не включали. Хотя у неё и опыта было – всего ничего.
Головы её учеников повернулись к двери, как по команде.
- В связи с объявленной угрозой просьба учителям по сигналу вывести учеников в холл школы. Родители уже оповещены и будут забирать детей. Выходить строго по сигналу – я называю класс. Учителя ответственны за передачу детей родителям. Малейший беспорядок – и вас ждёт исключение. Я называю класс, и вы организованно спускаетесь в холл. Седьмой «А».

В полной тишине Вета постучала кончиком ручки по столу.
- Завтра отменят уроки? – поинтересовалась Аня, всё ещё глядя на дверь. Со стороны лестницы слышался шорох шагов, но ни смешка, ни выкрика.
- Я предупрежу вас, - пробормотала Вета сквозь руку, которой закрывала лицо.
- Мы все умрём! – дьявольски расхохотался Арт. Никто его не поддержал.
- Что мы будем делать? – сказала Руслана, срываясь на высокие нервные ноты.
- Я обо всём вас предупрежу.
Когда вызвали их класс, все встали одновременно. Зашуршали подхваченными тетрадями, сумками. На лестнице Вета под руку взяла Арта, чтобы не прыгал через ступеньки. Тишину школы нарушали далёкие глухие удары, как будто вбивали сваи. Девочки перешёптывались у неё за спиной.
Всего девять человек. Вета подумала, как мучились остальные учителя, пытаясь раздать всех своих тридцать подопечных с рук на руки родителям. Всего девять – и возможность встретиться глазами с каждым из встречающих.
Серо-стальные глаза матери Арта. Она ничего не сказала, не поздоровалась даже, дёрнула сына за руку и скрылась за дверью. Отец Марка разговаривал со всеми вокруг, кроме Веты, затевая вокруг себя постоянный монотонный шум. Ещё чьи-то взгляды, случайные прикосновения. Отвела глаза смутно знакомая женщина и взяла за руку Валеру.
Вета оглянулась, проверяя, не забыла ли кого в слабо освещённом холле. У дверей, возле скамеечек, на которых обычно переобувались младшеклассники, стояла невысокая женщина в тёплом, не по погоде, пальто. Она не подходила ближе и вздрагивала каждый раз, когда хлопала дверь.
Динамик школьного радио уже хрипел и гремел, вызывая следующий класс, и Вете было давно пора покинуть холл, хоть её так не хотелось выходить под серый дождь. Она стояла в незастёгнутом плаще, чувствуя, как с плеча медленно сползает длинная ручка сумки.
Вета должна была подойти к ней. Сказать. Или промолчать обо всём.
«Рония очень добрая девочка. Она может сказать что-нибудь сгоряча, но…».
«А в меня Арт вчера пеналом кинул, и я видела, как вы гуляете по набережной».
В холл спустился следующий класс, и шепчущиеся, но от этого не менее шумные подростки оттеснили Вету к выходу. Она выскочила, забыв придержать двери, которые за её спиной шарахнули, как ненормальные. На аллее дождь шуршал по кленовым листьям.
Она не торопилась уходить. Прошла мимо клумб. На одной из них торчали уродливые голые стебли, которые так и не обрезала Алиса. Под деревьями улыбался во все свои человеческие зубы зелёный динозавр. Дальше – облезлый учёный кот смотрел в книжку. Почти во всех классах потушили лампы, разве что из окон холла клёны озарялись желтоватым свечением.
Вета прошлась вдоль школьной стены по опавшим листьям, глядя себе под ноги.
«Вы скажете им?» - шептала она себе под нос, вспоминая.
Она так и не сказала. Если бы Арт, кидающийся пеналами в Ронию был бы самой большой её проблемой, о, как бы всё кругом изменилось. Даже листья под ногами шуршали бы по-другому. Вета остановилась перед третьей фигурой, которую никак не могла рассмотреть из окна подсобки.
Существо, явно напоминающее человека, в тёмном плаще и с посохом, который был украшен округлым навершием, едва доставало ей до плеча. Краска сильно облезла. Если фигурки, что поближе к главной аллее, ещё подкрашивали, но про эту забыли совсем.

Но в очертаниях Вете чудилось что-то не старчески-умудрённое и даже не религиозное. Пугающим холодком тянуло из тёмных углов парка.

Дальше потянулись одинаковые дни. Небо, серое, как воды Совы, висело над домами, цепляясь за антенны и верхушки клёнов. Вета вставала в шесть каждый день, без будильника. Она привыкла к тому, что постоянно хочет спать, и по дороге в школу закрывала глаза, лбом упираясь в поручень. Она ловила себя на том, что верх её мечтаний – сидеть в полной тишине, бессмысленно глядя в пространство.
Одинаковые дни.
- Отчёты о воспитательной работе с классом! – прикрикивала Лилия на собраниях, и Вета выводила каллиграфическим почерком:
«Майский Арт прогулял урок математики. Проведена беседа. Успеваемость повысилась. Деменьтев Валера пришёл в школу в мятой рубашке. Проведена беседа. Стал одеваться аккуратнее».
- Вера, где твоя жилетка? Опять в стирке? Я с первого сентября её на тебе не видела. Сегодня буду звонить родителям.
С утра они рисовали стенгазету. Во вторую смену Вета приходила к ним на уроки.
- Что Тихонова, что краснеешь, стыдно? – в голос возмущалась математичка, глядя на мнущуюся у доски Аню. – Перед кем, интересно, передо мной или перед вашим классным руководителем?
Мероприятие в музее – Мир показывает восьмиклассникам фотографии строящегося Петербурга. Дети были притихшие какие-то, прибитые. Может, так же спали с открытыми глазами, как Вета. Серое небо висело над школой, как разорванное ватное одеяло.
Одинаковые дни. Однажды Вета замерла над стопкой контрольных работ и пришла в себя только от того, что Роза толкала в её сторону очередную коробку с печеньем – изрядно зачерствевшие сахарные звёздочки. Она глотала их, запивая чаем, почти не чувствуя сладости.
- Запишите: гладкая мускулатура.
Пишет Руслана на первой парте, Аллейд на второй. Вера делает вид что пишет. Аня рисует в тетради фантастические цветы, Валера мнёт в пальцах оборванный с фиалки листочек. Нужно сделать ему замечание, чтобы окончательно не угробил цветы – наследство Жаннетты, – но нет сил. Вета сама почти спит, указкой тыча в развороченный кишечник манекена.
За окном автобуса по утрам – серое марево тумана, как будто небо опускается на асфальт, а к полудню медленно поднимается выше, оставляя грязные клоки на ветках деревьев, на фонарных столбах. По вечерам огни Петербурга таяли в этом тумане.
В десять ли, чтобы успеть хотя бы помыться. Есть она приспособилась в темноте. В темноте же по выверенной очереди она звонит восьмиклассникам. Трубки берут чаще родители – уставшие, нервные, дёрганные, как и сама Вета. Она добивалась, чтобы они заглянули в комнату к ребёнку. Они рапортуют: уроки сделал.
Это просто её работа. Кто-то стоит с автоматом на вышке, а она добивается, чтобы мама Арта постучалась в дверь его комнаты.
Вета уже давно не бывала в своей квартире, и даже не вернулась за брошенной там зубной щёткой – купила новую. После музея её часто забирал Антон, и в служебной машине она пролистывала учебник, чтобы хоть знать, о чём говорить завтра, на уроке в девятом классе.

Одинаковые дни.
«Тридцатое сентября», - выводил в тетради пятиклассник Слава, засевший за первой партой.
«Тридцатое, уже?» - поразилась Вета.
Лилия больше не говорила с ней лично. Покривила губы, разглядывая стенгазету, положенную по воспитательному плану, и молча отошла. Поздоровались восьмиклассницы, устроившиеся на подоконнике.
- Слезайте немедленно! – шикнула на них Лилия.
- Вера, где безрукавка? Давай я её сама постираю, раз у тебя нет сил, - устало возмутилась Вета.
- А я в безрукавке! – похвасталась Алиса.
Серое небо висело, проткнутое верхушками клёнов.

Глава 20. Темнота

Служа другим, расточаю себя.

- Это ненаучно, - согласилась Вета, разглядывая блики в чашке с чаем.
Щёлк – выключили свет. Без мерного гула холодильника стало непривычно тихо.
«Десять вечера», - отметила она машинально, - «пора по кроватям».
Вета услышала, как Антон садится на стул напротив, схватилась за горячий бок кружки.
- А что научно? – монотонно протянула она. - Научно – ставить эксперимент с контролем. Ты считаешь, я должна обращать внимание, например, на Арта и абсолютно забыть, например, про Аню? И посмотреть, как быстро она помрёт? Это будет научно?
Антон многозначительно хмыкнул.
- Научно, - согласилась Вета сама с собой. – Но я так не сделаю.
Он повозил кружку по столу. Когда глаза стали привыкать к полумраку, заливавшему комнату. Редкие фонари вдоль трассы тянулись ожерельем до тёмного горизонта.
- Так ты долго не продержишься, - повторил Антон фразу, с которой и начал разговор. Он, видимо, готовил её и долго выверял, потому что повторял раз от разу, как единственный аргумент. – Ты и так еле держишься. Ты вся бледно-синяя, я удивляюсь, как ещё шевелишься. В таком состоянии долго не протянуть.
- И что делать? – задала Вета резонный вопрос. Больше всего в эти одинаковые серые дни она боялась забыть кого-нибудь, упустить, просто из-за того, что слипаются глаза и в руках не держится даже карандаш. И утром услышать страшную новость.
Она тогда часто-часто задавала себе этот вопрос: «что делать?» и засыпала, не успев даже придумать мало-мальски приличный ответ.
Он рубанул ладонью воздух.
- Нужно понять… механизм действия. Не знаю, как это назвать. И вместо того, чтобы тратить силы, пытаясь обхватить всё, нанести один точечный удар.
- Точечный удар, - усмехнулась Вета. – Пускай его ваши военные нанесут. Тоже, небось, шарятся, как слепые кутята.
Она не специально уводила разговор в сторону, просто думать не было сил, а на языке остались только слова, уже придуманные или услышанные в сводках по радио. Говорили, что скоро придёт подкрепление, и тогда победа останется делом нескольких дней. Говорили. Весь сентябрь твердили одно и то же, пока от вечерних сводок у Веты не начало сводить ноющей болью зубы, и она выключала радио, не слушая возмущений Антона.
Подкрепление не шло, а затянувшаяся неизвестность давила на нервы. Даже до школы иногда доносились мерные удары и гул, будто ветер гулял в исполинских трубах. От него в окнах звенели стёкла, Вета обрывалась на полуслове и отчаянно вглядывалась в окно. Дети тоже оборачивались и тоже смотрели, и не было в этой войне ничего страшнее этого молчаливого общего ощущения беспомощной тревоги.

Антон поскрёб пальцами в затылке. На сером фоне окна Вета видела его сгорбленный силуэт над чашкой.
- Просто ты не знаешь. Надо узнать.
- Предлагаю: вызови Лилию на допрос, - усмехнулась Вета. – У вас тут разрешены пытки? Боюсь, без пыток она ничего не скажет.
Мигнули фонари над трассой – так бывало часто, они иногда даже гасли на пару минут. Но без фонарей становилось совсем плохо. Тогда в темноте терялись привычные очертания предметов, и от беспомощности хотелось забиться в угол и зажмуриться, что есть сил. Человек – такое всё-таки слабое существо. А маг?
Вета прижала холодные ладони к пылающим щекам.
- Тебе сами дети ничего не рассказывали? – спросил Антон, оторвавшись от созерцания тёмноты перед собой.
- Ты же знаешь, что нет. Мне кажется, они и сами ничего не знают. Так только, ощущают краем сознания, примерно как я.
Они вместе пытались создать иллюзию дружного класса. Когда закончился конкурс стенгазет, стали собираться по совершенно идиотским делам: пололи клумбы, помогали в библиотеке, разбирали архивы Жаннетты. Работали обычно только несколько девочек, и Валера, который мялся, краснел и потел каждый раз, когда Вета на него оборачивалась. Вера Орлова наблюдала за трудами остальных свысока, забравшись то на подоконник с ногами, то на невысокую изгородь клумбы. Арт с Марком и Ииро, если того раньше не хватала за плечо Вета, носились по школе и вокруг школы, за что ни один и ни два раза уже были отловлены и отруганы Лилией.
Но Вета всех их помнила, ни одного не выпускала их памяти – ни на секунду, и смерти прекратились. Правда ночами снилась путаница из лиц и имён, и в шесть утра она радовалась, что уже можно вставать.
- Как же со всем этим справлялась Жаннетта?
- Я думаю, примерно так же, - дёрнула плечом Вета. – Она же чуть ли не ночевала в школе.
Иногда проговаривалась Роза, иногда Вета слышала, о чём шепчутся за её спиной математичка с литераторшей. Она уже ничему не удивлялась – не было сил. Неверной рукой заполняла очередные бланки для Лилии. Слова лились потоком, почти не оседая в сознании.
«Да они же просто нашли её, чтобы потом все шишки получила».
«Не получится, ничего не получится. Жалко девчонку».
- Я думаю, они поначалу не просто так выделывались. И даже не для того, чтобы я ушла, - сказала Вета, отпивая остывшего чаю. – Хотя, может, и прикрывались этим. На самом деле они хотели, чтобы я обратила на них побольше внимания. Чтобы думала о них, понимаешь? Чтобы по ночам не спала и думала. Жить они хотели, вот что.
Мысль получилась такая простая и лёгкая, что Вета даже удивилась, как не нашла её раньше. Хотя что уж тут удивительного. По дороге в школу думаешь о том, как бы сдать тематические планы. По дороге обратно – как бы проверить все тетради до того, как выключат свет.
- Мне страшно, - призналась она. – Очень страшно. Очень тревожно.
Фигура Антона распрямилась. Он с шумом подвинулся на стуле ближе, приобнял её за плечи. Ладонь, такая же тёплая, как остывающий чай, скользнула по её шее, пальцы зарылись в волосы.
- Всё нормально, - сказал он неуверенно. – Мы на правильном пути. Ещё немного, и всё решится.
Почти так же говорили в утренней сводке новостей, которые Вета слушала в автобусе, а потом – за трёхминутную пешую прогулку до школы – по уличным репродукторам.
«Ситуация взята под контроль. Вероломное нападение остановлено. Пожары в восточной части города успешно потушены, жертв среди мирного населения нет. Погорельцам будет предоставлено временное жильё».
Они боялись паники, потому что если запаникуют жители закрытого города, война прорвётся наружу, а это было очень страшно, хоть Вета и не бралась объяснить, почему.
Она высвободилась из его пальцев и опустилась щекой на прохладную клеёнку.
- Спать, - шепнула Вета. – Пойдём спать.

Март завёл привычку курить прямо в кабинете, и Антона это несказанно бесило, хоть раньше – до появления Марта – он и сам позволял себе такую вольность. Ещё Март научился закидывать ноги на стол, и удовольствия от этого получал столько, что хватило бы на пару первых брачных ночей.
Антон молча сталкивал его ноги со своих бумаг, тихо зверея от перспективы лицезреть подошвы его ботинок, с мелкими камешками, набившимся в рельеф подошвы. Март теперь говорил неторопливо и приглушённо – ну почти как Роберт, и хитро поглядывал на собеседника, когда тот сжимал зубы в бессильном приступе ярости из-за этих бесконечных пауз в разговоре.
Март теперь раскрывал преступления одно за другим, и повадился ходить в архив. Не столько для того, чтобы поднять старые дела, сколько чтобы вот так же закинуть ноги на стол девушки-архивариуса, и, листая пожелтевшие страницы поднятого дела, невзначай рассказать ей о том, как вчера дал наводку операм на очередного убийцу.
Ещё он теперь открывал все окна, даже когда утром по проспекту гулял ледяной ветер. Даже если дождь заливал за подоконник, дотягивался сырыми пальцами до важных документов на столе.
- Темновато у вас тут, - говорил Март и открывал окна.
Антон мысленно раздражался, но приходилось соглашаться – и правда, темно. Не спасала даже лампа под потолком, хотя не так давно он лично вкручивал новую, самую сильную. Впрочем, открытое окно тоже мало спасало.
«Темновато» стало его любимым словом. Март часто тянул Антона покурить на улице, тот раздражённо махал руками. Он и так не успевал, ничего не успевал, голова была пустая и как будто набитая ватой. В мыслях путались свои убийства и дети Веты. Куда было ему стремиться к уровню раскрытия Марта. Откуда что взялось – тоже не было времени думать.
Вообще Антон стал ловить себя на мысли, что если бы человеческая жизнь стала раза в два длиннее, а время в сутках увеличилось хоть на пару часов, все успевали бы подумать, и тогда количество сделанных глупостей на Земле сократилось бы вдвое. Как минимум.

Сегодня он потребовал у томной девушки-архивариуса папку с делом Игоря и изучал её всё утро. Приходил Март, вещал что-то, махал на Антона, зажимающего уши руками, и уходил. К обеду решение пришло само собой. Не самое лучшее, но единственное и более-менее сносное. Оставалось только поднять телефонную трубку.
- Пятая школа? Завуча по воспитательной работе пригласите к телефону.

На то, что Лилия и сегодня сбежала из школы посреди рабочего дня, Вета обратила внимание, только заметив яркое пятно на аллее парка. Цветастая шаль. Странно, обычно Лилия бросала её у себя в кабинете.
Вета отвернулась от окна и вернулась к тетрадкам – на сегодня работы у неё было более чем достаточно. Какой-то умник из девятого «А» сдал пустой лист вместо контрольной. Поставить что ли двойки в столбик всем, кто ничего не сдал? Но придут же потом, станут возмущаться.
Она и сама прекрасно понимала, как легко на неё надавить. «Ну натяните на четвёрочку. Ну что вам, жалко, что ли?» Лилия кривилась: «Я бы за такое вообще два поставила, а Елизавета Николаевна слишком добрая!». Но не подзывала её для разговора наедине, не приглашала в кабинет. Странно.
На самом деле у Веты просто не осталось сил. Она готова была лепить пятёрки всем без разбору, чтобы только её оставили в покое. Дали пару минут поглядеть мимо пространства, посидеть в полной тишине.
Но в десяти приходила Роза, и начиналось: «Вы не хотели бы печения? Вкусное. А чаю? Чаю налить? Я сегодня уже поливала цветы, не помните? Ох уж эти ненормальные дети, набросали бумажек на пол».
- Когда всё это кончится? – спрашивала Вета у пустоглазого манекена и даже сама не могла объяснить, что это «всё». И сколько ей ещё ждать: до каникул, до пенсии, до смерти? Правильно сказал Антон, ей так долго не продержаться, ей уже сейчас хочется выть на звонок, вместе с ним или даже вместо.
Когда скрипнула дверь, Вета внутренне сжалась, предполагая ещё одну бестолковую беседу с Розой или куда хуже – проблемы у своих восьмиклассников. Вот прибежали решать. Но тот, кто огибая парты, шёл к подсобке, ступал тяжело и мерно, полностью осознавая всё своё величие, и страшная мысль – «директор» - вдруг оказалась правдой.
Он вошёл и без приглашений устроился на стуле Розы. Когда Вета училась в школе, она никогда не боялась ни кого из школьной «верхушки». Вся из себя примерная и с белыми лентами в косичках, её тетради посылали на выставки, а рефераты – на конференции. Она вообще не понимала, чего так тряслись одноклассники.
Сейчас она ощутила острую необходимость слиться со стулом, только чтобы он её не видел.
- Ну, вот вы уже месяц работаете у нас, - произнёс он спокойно, складывая руки на округлом животе. – Как, нравится?
Вета захрипела, не в силах ничего ответить. Пришлось приложить немало усилий, чтобы успокоиться, вытереть щёки и поднять голову.
- Да, - выдала она бодро, так что позавидовал безглазый манекен – её верный союзник и друг.
- Это очень хорошо. И я вами доволен, даже очень. Конечно, не всё сразу пошло гладко, но у кого без проблем? У всех проблемы.
«Если он напомнит про увольнение – вцеплюсь ему в горло», - решила Вета совершенно хладнокровно. Пусть отцепляет потом, как хочет, она вцепиться и выместит на нём весь страх, всю обиду.

- У нас очень хорошая школа, - завёл директор привычную песню.
«И дети хорошие», - мысленно вставила Вета, прикрывая глаза.
- И дети хорошие. Почти все из привилегированных семей. Думаю, вы со всеми со временем подружитесь. А коллектив вам как?
- Хорошо, - отозвалась Вета ему в тон. Если её и занимало что-то в этом сидящем перед ней обрюзгшем мужчине в дорогом костюме, то всего одно: зачем он сюда вообще явился? Какого демона? С каких это благословений?
- Вот видите, - выдохнул он так, словно Вета отказывалась пить горькое лекарство, а хорошие умные взрослые её всё-таки заставили. – И всё у вас получается. Завучи вас хвалят. Говорят, вы со всем справляетесь.
Она даже благодарить не стала – так топорно и обыденно звучали похвалы, хотя и надо было. Не до конца же дня сидеть перед ним с приоткрытым от удивления ртом и молчать, на пару с манекеном.
- Лилия Аркадьевна тоже вот хвалила вас. – Он покрутил большими пальцами. Руки удобно умещались на животе.
Вета припомнила жестокий взгляд завуча из-под бровей и сглотнула.
- А я думаю, мы вам в этом месяце премию выпишем. Ну вам же нужно обустраиваться, купите себе что-нибудь домой. И зайдите к секретарю, там талоны на бесплатное питание в столовой получите.
- Спасибо, - всё-таки выдавила из себя Вета, хоть и звучало всё это как невразумительное бульканье.
Директор встал, поправляя полы пиджака, хоть по виду, они никогда бы не смогли запахнуться должным образом.
- Работайте-работайте, - позволил он и важно вышел, даже не прикрыв за собой двери.
Двери и в подсобку и в кабинет биологии так и остались распахнутыми, поэтому Вета услышала нервные шепотки за порогом. Она насторожилась – урок всё-таки, не перемена, – но голоса тут же стихли, и Вета вернулась к тетрадкам. Но беспокойство никуда не делось. Она обернулась к окну, пытаясь вспомнить, какой сейчас урок у её класса. Какой же?
Клёны роняли последние листья. Вечная хмарь над городом то разражалась дождём, то сушила лужи ветром.
«Физкультура», - вспомнила Вета, отбивая карандашом по столу нечёткую дробь. Кажется, они до сих пор бегают по старому кладбищу, в спортзал вроде бы рано перемещаться, хотя… она привстала со стула, пытаясь разглядеть что происходит за окнами спортзала.
И скрипнула дверь. Торопливые шаги не одной пары ног разрушили тишину пустующего кабинета. Скрипнул ножками по полу пододвинутый стул, голоса шикнули друг на друга, и в дверном проёме Вета увидела осторожно выглянувшую Алису.
- Какой у вас сейчас урок? – спросила она, как будто Алиса каждый полчаса заглядывала в подсобку с таким видом, будто собиралась стащить засохшие печенья Розы.
- Физкультура, - несмело проговорила та. Из-за её плеча высунулась встрёпанная, как застигнутая дождём пичуга, Алейд.
«Всё-таки в зале», - с облегчением подумала Вета, рассматривая лёгонькие футболки и шорты девочек.
- А у нас, Елизавета Николаевна, чрезвычайное происшествие, - протараторила Алиса, как будто долго готовилась и боялась забыть.
Сердце ухнуло вниз.
- Там это, - с вымученным вздохом добавила Алейд, - Валера упал и ногу сломал. Кажется.
Последнее слово она договаривала, глядя в живот подскочившей на месте Вете.

Оказалось, она даже не знала, где вход в этот демонов спортзал. Не со стороны аллеи – точно, Вета, растревожив каблуками все лужи, оббежала его вокруг, пока Алейд и Алиса пытались за ней поспеть.
Там была полутёмная лестница, закуток со скомканной баскетбольной сеткой, и пара дверей в раздевалки с такими дырами в местах ручек, что Вета даже представлять боялась, сколько визга и писка слышится здесь на переменах.
«Без сменной обуви в зал не заходить», - гласила облупившаяся надпись над дверью. А Вета зашла, и её туфли оставляли влажные следы на мокром крашеном полу.
Посреди баскетбольной площадки с одним мячом на всех радостно возились Арт, Марк и Ииро. Обшарив зал взглядом, Вета заметила ещё парочку девочек, устроившихся в углу на длинных лавках, и дверь, которая наверняка вела в комнатушку типа её подсобки.
Был бы зал чуть-чуть поменьше, или класс её хоть немного больше, может и не выглядела бы так сиротливо и жалко вопящая баскетбольная команда из трёх игроков. Навстречу Вете вышла учительница физкультуры в синем спортивном костюме и с кучей физкультурных прибамбасов на шее.
- Я ему говорю – не лезь на высокий турник. Только отвернулась. – Виновато развела руками, отчего закачался весь арсенал прибамбасов начиная от свистка и заканчивая каким-то особенно продвинутым секундомером.
«Обычное школьное происшествие», - саму себя убеждала Вета, шагая следом за ней к потайной двери. Со стороны команды послышалось нестройное «здрасти!», она рассеянно кивнула в ответ.
«Темнота». В комнатке были окна, но оба подоконника оказались завалены хламом, претензионно-изумрудные шторы свисали флагами поверженных государств и окончательно загораживали тусклый уличный свет.
На отдельном стульчике сидел виноватый Валера, неуклюже выставив вперёд ногу. Скоро выяснилось, что не сломал, я всего лишь вывихнул, но врача уже вызвали, а школьной медсестры вечно нет на месте. Вета села рядом с ним – дожидаться «скорой», а учительница физкультуры ушла спасать остатки урока. В дверной проём Вета видела её бёдра, обтянутые трико цвета морской волны, и как мальчишки смотрят ей вслед. Как и положено тринадцатилетним.
- Ну что, - сказала она красному от смущения Валере. – Мрак какой-то, да?
- Темновато, - подтвердил он, по привычке бормоча себе в воротник футболки, сильно склонив голову.

Глава 21. Отступления

Мир перебирал книги в единственном шкафу, листал, фыркал от пыли и говорил. Говорить он любил, и Вета думала без лишней иронии: прирождённый преподаватель. Правда, к середине его монолога она отключалась, бессмысленно глядела в разложенные на столе документы и кивала, как заведённая игрушка. Считала минуты до окончания рабочего дня.
-… И в этом году нашему городу исполнилось тринадцать лет. Как вы думаете, это много?
«Тринадцать», - сквозь безразличие подумала Вета. – «Город-подросток с бушующими гормонами и прескверным характером. Дети невыносимы именно в этом возрасте».
Вета никогда не была невыносимой для учителей, напротив. Её старательно ставили в пример.
- Много, - сказала она бездумно, просто потому что Мир молчал и ждал от неё ответа. А без его голоса, как без привычного дребезжания холодильника, становилось непривычно и пусто.
- Как сказать, как сказать. Не такой и большой возраст для города.

Но вас, наверное, сбило то, как он выглядит. Правда ведь, гораздо старше?
Вета покивала. Старше или нет – она совершенно в таких вещах не разбиралась. Подумала, что могла бы поддержать разговор, напомнив Миру о небольшом посёлке, который стоял раньше на месте Петербурга. Антон иногда заикался о чём-то таком. Интересно, возраст посёлка считался в тех тринадцати годах? Но она прикинула, на какое время может растянуться обсуждение, и промолчала.
- Всё из-за усиленных темпов строительства, правда, года три назад случилось…
Вета думала о непроверенных тетрадках. Сегодня днём она решительно ничего не успела. Врачи разрешили ей поехать с Валерой в травмпункт, где ему наложили гипс, и уже через полчаса он смело прыгал на одной ноге вокруг обессиленной Веты. И пропрыгал так до тех самых пор, пока родители не приехали забрать его.
- Восемь недель, а может и дольше, - заметил молодой врач, лица которого Вета потом не могла вспомнить, как ни старалась. – А потом начнём разрабатывать суставы.
- Это не со мной, - сказала она и под его удивлённым взглядом села.
В голове не укладывалось, что она будет делать теперь? Если ездить к Валере каждый день под предлогом того, чтобы помочь с домашним заданием, это плюс час, а то и все два к её и без того плотному графику. Звонить пять раз на день - нет ни возможности, ни желания, да и что подумают о ней родители? Помнить… как? Как его удержать?
Когда она выбралась из полуподвального помещения травмпункта, город стоял серый от туманной дымки, спокойный и пахнущий так мирно – мокрой землёй. Он не мог так её подставить, не мог, не имел права. Но он вытащил туз из рукава и выиграл, а она проиграла.
«Что делать?» - привычно спросила она сама у себя и тут же ответила: - «Ничего. Опусти руки и жди, пока в классе останется восемь человек. Тебе ещё премию выпишут».
Валеру увёз на светлой машине отец, только мельком поприветствовав Вету, и даже не спросил, подвести ли её. Незнакомый район протыкал небо высотками, а Вета шла к автобусной остановке, не замечая, что месит каблуками густую придорожную грязь.
Металлический навес пустовал, и мимо лишь изредка проносились машины. Она спряталась там от накрапывающего дождя, сунула руки в карманы и выдохнула:
- Это нечестно, у меня ведь получалось, у меня всё получалось.
Город, конечно, молчал. Красная машина притормозила рядом, выбравшийся из неё парень что-то крикнул, но Вета не обратила внимания. Она смотрела на сероватую дымку, струящуюся на уровне вторых этажей, и сжимала губы, чтобы не зарыдать от бессильной злости. Самая страшная злость – это когда прекрасно понимаешь, что не мог справиться. И осознаёшь, что понимал это с самого начала.
- Я верила тебе. А ты жульничаешь. Прекрасно.
- Девушка, - тронул её за плечо подоспевший незнакомец, - здесь не останавливаются автобусы. Старая остановка…
Она вздрогнула всем телом, окатила парня ненавидящим взглядом и зашагала прочь, хоть и не знала, куда идти. Было всё равно, куда.
- Хотите, я вам кое-что покажу? – предложил Мир, закрывая шкаф осторожно, чтобы из него не посыпались свёрнутые трубочками плакаты.
Они отодвинули швабру и зашли в соседнюю комнату. Вета уже бывала в живом уголке. Видела там шесть клеток с кроликами, расставленными в два яруса. Самый пушистый и рыжий кроль страдал глазной болезнью. Вета опускалась на корточки, разглядывая их с безопасного расстояния, никого не трогала. Да и кролики сами от неё шарахались, видно, чуяли биолога.

Напротив кроличьих клеток стояли два огромных аквариума: один с полупрозрачными золотыми рыбками, из другого мир меланхолично оглядывали две сухопутных черепахи.
Мир повёл её дальше, в самый угол комнаты, где за вечно протекающей раковиной оказался ещё один аквариум. Этот – треугольный и совсем маленький – был наполнен мутной зелёной водой. И в нём жила всего одна черепаха.
- Видите? – сказал Мир, слегка подталкивая Вету вперёд.
Черепаха жила борьбой. Удивительно, как она ещё не задохнулась в своём крошечном обиталище. Неясно, за какие грехи её сослали в самый тёмный угол, в эту одиночную камеру. Она скребла лапами по стеклу, била по воде и ни на секунду не замирала. Сверху аквариум накрыли квадратным куском стекла, придавили гладким камнем, но оставили открытым уголок, чтобы черепаха не задохнулась совсем.
- Мне говорили, это уникальный вид, черепаха с мягким панцирем. Вы, наверное, знаете, да? – сказал Мир, глядя на черепашечьи мучения, как на экран телевизора.
- Ага. – Вета совсем не разбиралась в черепахах, и эта – чёрная, склизкая на вид, тянущая узкую морду к свободе, не вызвала у неё жалости. Страх и омерзение, и желание поплотнее прикрыть дверь, когда они выйдут отсюда.
- Вот же воля к жизни, - сказал Мир, суя палец в клетку к напуганному рыжему кролику. – Техничка хотела помыть ей аквариум, сунула туда тряпку, а эта как вцепится. Хорошо ещё, что в тряпку, а не в руку.
Черепаха отчаянно засучила лапами по стеклянной стенке и рухнула в воду, вздымая тучи зеленовато-грязных брызг.

Под окнами дома мерцали фонари. Вдоль трассы – ожерелье фонарей, свет которых расплывался в серых сумерках.
- Подожди.
Антон листал журнал так, что Вета испугалась за тонкие страницы. Порвёт – и отчитывайся потом перед Лилией, выслушивай в очередной раз про то, что «это официальный документ, между прочим, а не тетрадка двоечника». Она села, сложив руки перед собой. Хотелось спать, но пока не отключили свет, нужно было ловить шаткую возможность хоть немного подумать.
- Так что там? – подала она слабый голос.
- Подожди, ну! – нетерпеливо отмахнулся Антон. – Где тут? А…
Она вытянула шею: он нашёл предпоследний раздел, в котором она не так давно выводила имена и фамилии, а ещё номера свидетельств о рождении и прописку. Антон придвинул к себе огрызок тетрадного листа и принялся выписывать корявые цифры. Она даже не сразу сообразила, что это такое.
- Зачем тебе номера их свидетельств? Хочешь всех на учёт поставить? – нервно рассмеялась Вета.
Девять человек – не так уж много цифр на криво оборванном тетрадном листе. Журнал она принесла с собой не случайно – собиралась заполнить кое-какие разделы, но сейчас уже не было сил.
Она молчала всю дорогу, дома не выдержала и разрыдалась, страшно испугав Антона.
- Что случилось?! – кричал он, бегая туда-сюда по комнате, пока Вета ничком лежала на кровати и стонала сквозь плотно сжатые зубы. – Кто умер? Ты можешь мне сказать или нет? Куда мне бежать-то?
Она немного пришла в себя, села и, вытирая сырые щёки, заикаясь, проговорила:
- Никто не умер. Но Валера сломал ногу. Я не знаю, как его теперь… помнить. Я не смогу так больше. Моя мечта – сидеть тихонько и смотреть в одну точку. Я, наверное, сама скоро подохну.
Антон сел рядом, обессиленный её истерикой, и сам уставился куда-то мимо пространства.
- Так я и знал, - сказал он, собирая горькие морщинки у уголков рта.
- Что ты знал? – тупо переспросила Вета. Ей важно было говорить. Если молчать – значит, совсем плохо.
- Что он извернётся, - сказал Антон непонятно, поднялся и ушёл на кухню. Свет ещё не выключили, значит, у них был шанс поесть не в темноте, и нужно было тратить время с толком, а не на глупые слёзы.
Теперь он захлопнул журнал. Вета посмотрела на белый прямоугольник с надписью: 8 «А». Синяя обложка с белым прямоугольником. Таким же, как на остальных журналах. Почему в её классе девять человек, а в остальных – под тридцать?
- У меня есть одно подозрение. – Антон сощурился, глядя на стену за Ветиным плечом. – Кстати, я сегодня вызывал на допрос твою Лилию.
Вета вспомнила, как завуч сбегала по ступенькам крыльца, и край цветастой шали развивался. «Я выбегаю всего на полминутки», - говорила шаль в эту минуту. Потом к Вете пришёл директор, ей стало не до шали, а он принялся рассыпаться в похвалах. Вопреки всему, вспоминать его визит было неприятно, как будто приходил старый враг и, улыбаясь, клялся отомстить.
- И что она? – не живым и не мёртвым голосом спросила Вета.
- Конечно же говорит, что ни о чём слыхом не слыхивала, а на бедного Игоря напал маньяк, а бедная Рония покончила с собой. Но кое-что я всё-таки выяснил.
Нужно было достать холодный вчерашний рис с котлетами и разогреть, пока горит желтоватая лампа под потолком. Но Вета сидела напротив, сжав одной рукой пальцы другой, и облизывала кровоточащие губы. Ужин не полез бы ей в пересохшее горло.
- Потому, интересно, ко мне заявлялся директор? Сулил премию. – Не выдержала она. – Он что, испугался, что я побежала писать заявления? Может, сразу стоило его припугнуть, был бы как шёлковый.
Антон посмотрел на неё, побарабанил пальцами по синей обложке журнала. Он так размышлял, и Вета знала, собирался сказать что-то важное. Она очень надеялась на эти ещё не произнесённые слова.
- Нет, ничего не выйдет, - сказал он наконец, и все надежды с грохотом обрушились. – Боюсь, мы с тобой ничего не изменим. Ты не сможешь, а мне не позволят.
Вета похолодела вся, от щёк до кончиков пальцев, по хребту побежали мурашки, и оцепенело горло.
- Помнишь, я говорил тебе про девочку, которая покончила с собой, а до этого рассказывала о странном пугале?
Вета покривилась. Где-то далеко, на самой периферии сознания было и такое воспоминание, но ей не хотелось думать ещё и про эту девочку.
- У меня забрали это дело. Начальство сказало – самоубийство, значит, самоубийство. И с твоими точно так же. – Антон огорчённо скрёб пальцем по синей обложке. Очень похоже делали пятиклассники, когда Вета обрушивалась на кого-нибудь из них с обличительной речью.
- Ты не выполнил задания? Что это такое? Написать записку твоим родителям? – Она всегда очень боялась перегнуть палку, потому что от самого крошечного повышения голоса несчастный опускал голову, набычивался и начинал ковырять обложку учебника. Бесцельно и безрезультатно.
- А девочка? – поторопила его Вета.
- Родилась в Петербурге. Ну, то есть здесь. Тринадцать лет назад. Она почему-то была не в твоём классе. Не знаю, почему. – Губы его были сухими на вид, как у человека, которого очень мучает жажда.
Тринадцать лет назад – эта цифра тоже стала слишком часто всплывать. Опять же, Мир повторял её в своей ежевечерней лекции по истории.
- Мало ли людей, родившихся тут тринадцать лет назад? – не поняла Вета. – Есть же и другие восьмые классы.
Он тряхнул головой, то ли улыбаясь, то ли сжимая зубы от невыносимой боли.
- Поверь, не так уж много. Понимаешь, большинство всё-таки приезжих. То есть дети рождались в других городах, а потом их привозили сюда. – Антон сощурился. – Нужно проверить.
По её руками была скатерть в весёленький цветочек. Странно, но почти чистая. Вета придвинула к себе пустую чашку и поставила её ровно между двумя нарисованными букетиками. Тринадцать лет. Жаль, что она почти никогда не слушала Мира. Он говорил, что Петербургу всего тринадцать, и говорил-говорил-говорил ещё что-то, а она не слушала.
Как это было? Воображение рисовало огромные котлованы, подъёмные краны, людей, на фоне всего этого, мелких как муравьёв, и – кое-где – новорожденные арматурные конструкции – зачатки будущего города. Как тут могли родиться ещё и дети? Но Антон говорил, тут раньше был посёлок.
- Ну хорошо, - выдохнула она, яростно отодвигая чашку в сторону. – Они родились в Петербурге, допустим. Дальше-то что?
- Не знаю, - пожал плечами Антон. – Но это же научно – теория, да?

Ночью зазвонил телефон. Сквозь сон Вета вспомнила, что такое уже было. Узкий прямоугольник света на ковре – Антон ушёл в прихожую и не прикрыл за собой дверь. Она натянула одеяло на голову, отчаянно ругая того, кому приспичило поболтать, и снова отключилась, хоть сквозь сон ещё и слышала какие-то бессвязные фразы.
- Свет у всех выключили, - тоже раздражённо выговаривал невидимому собеседнику Антон. – Темно, да. Ночь потому что. Ещё что? С ума сошёл? Завтра поговорим.
Со звоном трубка рухнула на своё место.
Антон, бормоча себе под нос что-то неодобрительное, выключил свет и лёг на край кровати, обхватив прохладными руками Вету за талию. Она не сопротивлялась.

- Это такая игра, - сказала Вета притихшим пятиклассникам. Тридцать пять пар глаз таращились на неё из-под пушистых чёлок и бантов. – Если я задаю вопрос, никто не кричит с места. Говорит только тот, у кого в руках волшебный апельсин. Если у меня – вот видите – я говорю. Когда я дам апельсин кому-то из вас, то он тоже сможет говорить. Смотрите.
Она протянула нагревшийся в её руках апельсин девочке, сидящей на первой парте. Та всегда отвечала лучше остальных.
- Ура! – воскликнула она, поднимая апельсин высоко над головой.
- Почти правильно, - похвалила Вета. – А теперь я задаю вопросы и апельсин даю тому, кто молча поднимает руку. Молча – это очень важное условие нашей игры.
Они молча закивали – послушные до невозможности, но Вета прекрасно знала, что пройдёт пять минут урока, и правила игры снова придётся напоминать. «Молча! Погорельцев – один минус тебе идёт в мою тетрадку. Я слышала, как ты кричишь – и без апельсина. Так не делается, товарищи».
Волшебный апельсин – прекрасное средство, но не панацея.
В двери кабинета осторожно постучались. Вета решила, что пришли опоздавшие – два места в классе пустовали. Но к ним заглянула тоненькая и рыжая учительница начальных классов. Вета и не знала её толком – видела пару раз в коридоре с выводком первоклашек.
- Елизавета Николаевна, вас очень просят зайти в учительскую. - Она помолчала и добавила со значением: - Прямо сейчас.
Вете было неприятно, что в школе все, даже технички, уже знали её по имени отчеству, а она до сих пор кроме литераторши и математички ни с кем не могла заговорить. Да и с ними не очень-то стремилась. Кому хочется ещё раз выслушивать о том, что Арт опять кидался пеналом, а Аня совершенно не умеет решать уравнения.

- Спасибо, я сейчас подойду. Так, игра откладывается, друзья. Открываем рабочую тетрадь и делаем задание номер пять.
По классу прошёлся гул, как от реактивного самолёта, но приглушённый. Пятиклассники хотели волшебный апельсин, а получили скучное упражнение на двадцать третьей странице. Апельсин Вета на всякий случай прихватила с собой.
В коридорах школы было пусто, только мелькнула за поворотом спина в синей жилетке – кого-то выпустили в туалет. Тяжёлая трубка чёрного телефона лежала прямо на столе. Вета обвела взглядом занятых своими делами учителей, поздоровалась с каждым кивком головы и взяла трубку.
- Слушай, - приглушённо начал Антон, заслышав её голос. – Я проверил все эти свидетельства.
Вета не сразу поняла, о чём речь, но потом вспомнила столбики цифр на выдранном из тетрадки листе.
- Они правда все родились в Петербурге. Если верить документам, конечно. А почему бы им не верить.
- Хорошо, - выдавила она, глядя на англичанку, которая с задумчивым видом листала журнал. – И что теперь? У меня урок, я не могу долго…
- Стой, это важно. Я всё утро копался. Никто больше не родился в городе тринадцать лет назад. Понимаешь? То есть их всего девять осталось, и все в твоём классе. Это не может быть дурацким совпадением. По какому принципу обычно набирают детей в школу?
Вета представила, как кидаются скомканными бумажками её пятиклассники, и ей стало тошно.
- Не знаю, по месту жительства, может?
Англичанка оторвалась от журнала и посмотрела на Вету сквозь толстые стёкла очков. Высохшие старушечьи губы дрожали, как будто она хотела что-то сказать, и Вета отвернулась.
- Вот и я так сперва подумал. Но ты что, сама не заметила? Твои дети, между прочим, из разных концов города.
Вета кожей чувствовала, как оборачиваются на неё все остальные учителя, а если не поворачиваются, то замирают, прислушиваясь.
- Ну, мало ли. Это вообще школа с каким-то там уклоном. Может, их специально возят, чтобы больше математики выучили. Я плохо знаю город, - окончательно растерялась она. Говорить многозначительными фразами не получалось, а было очень нужно, потому что ей казалось – все кругом знают, о чём беседа, и только посмеиваются за спиной. Ничего, мол, у вас не получится.
- Ну не знаю, - обижено протянул Антон, приняв её раздражение на свой счёт. – Когда за тобой заехать?

Глава 22. Одна дорога

Март больше не забрасывал ноги на стол. И не пил жидкий кофе в буфете на первом этаже. Даже не забегал к девушке-архивариусу, чтобы красиво развалиться на стуле и лениво рассказать об очередном подвиге. Потому что Марта убили этой ночью.
Антон выехал на место преступления первым, прихватив с собой судмедэксперта. Перед глазами почему-то висела мутная пелена, и Антон пару раз наскочил колесом на тротуар, заставив спутника презрительно поджать губы.
В комнате тускло горела лампочка без абажура. Март лежал на кровати и не выглядел спящим. Его синюшное лицо с вытаращенными глазами было повернуто к стене. По полу были разбросаны вещи, но весь вид комнаты не вызывал ощущения обыска или, например, кражи. Просто бардак, какой выходит, если долгие месяцы не убирать со стульев брошенную одежду, оставлять коричневые от чайного налёта кружки и тарелки с засохшими кусками.
Судмедэксперт попросил включить свет, и Антон задумчиво уставился на лампу. Ту, вероятно, не выключали с вечера, и утром, когда дали электричество, она зажглась сама.
Им позвонила соседка Марта, которая всю ночь слышала странные удары и приглушённый хрип и, вероятно, не обратила бы на это никакого внимания – ну, мало ли кто как развлекается – но утром ощутила резкий неприятный запах. Как будто тухлая болотная вода течёт из-под двери.
- Удары были такие, словно ребёнка заперли в ванной, а он колотится, чтобы выпустили, - говорила женщина, пока Антон тупо глядел в блокнот, не соображая, как всё это записать. – Ну, слабые, тут уж никто особенно внимания не обратит.
Антон поднял на неё взгляд. Дама как дама, на таких держится мир. Судя по строгому костюму и профессиональному безразличию на лице – тоже сотрудница силовых структур Петербурга. Всё понимает, и знает тоже многое.
- Вот такие? – он пару раз несильно ударит по стене рядом с кроватью Марта.
- Да, - подтвердила она.
Судмедэксперт пошёл к окну, чтобы раздёрнуть шторы, и припомнил пару демонов, когда увидел, что штор там не было отродясь.
- Темновато, - сказал он зло, потому что работать в полумраке не мог, хоть и пытался изо всех сил.
- Темновато, - повторил за ним Антон, не чтобы поддержать разговор. Нет, он вспоминал. «Темновато» было в последнее время любимым словом Марта. А на полу валялись серые ленточки, нож с запёкшейся в рукояти кровью и…
Он опустился на корточки, рассматривая предмет, половину которого скрывало брошенное тут же полотенце. Простой металлический медальон с изображением птички. Зачем Марту понадобилась такая вещь? Девушку-архивариуса подобным явно не соблазнить. Такую ерунду обычно носят девочки лет так тринадцати. Тринадцати лет.
Антон поднялся и, машинально сунув руку в карман куртки, хоть там давно уже не водилось сигарет, вышел на лестничную площадку.

Ёжась от холода, Вета спустилась на аллею. За ночь Петербург покрылся корочками льда на лужах и разом сбросил все листья. Она не ждала, что так рано наступят холода, и плащ совсем не согревал, а ноги в тонких колготках так и вовсе продрогли.
- Как уроки? – спросил Антон, подставляя ей локоть, за который Вера привычно взялась.
- Нормально. После обеда будут восьмые классы, там я попрыгаю. А пятиклассники что? Ангелы с крыльями.
Мимо пробежала шумная группа подростков в синих безрукавках. Им не было холодно – Вета проводила взглядом каждого, вспоминая имена.
- Здрасти! – послышалось нестройно.
- Пойдём куда-нибудь, где потеплее, - попросила она.
Решили поступить просто – забрались в машину, которую Антон остановил на противоположной стороне улицы.
- Помнишь Марта? – спросил он, и Вета только сейчас поняла, что не так с его голом. Он звучал теперь глухо, как будто через слой ваты. По телефону такие подробности сложно разобрать, особенно когда у тебя в кабинете пятиклассники помышляют о том, чтобы отложить все задания и вволю покидаться бумажками.
- Да, - передёрнула плечами Вета. Такое неприятное ощущения от ощупывающего взгляда – она хорошо помнила.
- Его убили сегодня ночью.
Вета с минуту молча смотрела на Антона, пока тот барабанил пальцами по рулю и, казалось, говорил сам с собой, а не с ней уж точно.
- Кто? Маньяк, который случайно пробегал мимо? Или он сам… того? – Вета вовсе не хотела, чтобы её слова прозвучали иронично. Но видимо, в Петербурге было так принято. И виновных находили сразу же.
- В том то и дело, что не получается, - хмыкнул Антон. – На маньяка не свалишь, а для самоубийства всё слишком странно выглядит.
Одно дело, когда девочка-подросток, которую травят в школе, бросается в реку, и совсем другое, когда молодой мужчина, успешный по всем фронтам, вдруг давится в собственной постели. Антон попробовал передать Вете слова судмедэксперта, но уже на середине речи запнулся, запутался и замолчал. Судмедэксперт и сам запутался, потому что даже безмолвному Антону не мог объяснить, как можно удавить самого себя, лёжа в постели.
- Что-то я уже ничего не понимаю, - выдавила Вета.
По лобовому стеклу машины застучали дождевые капли, и она бездумно подышала на озябшие руки. Попрятались птицы, цветы на школьных клумбах давно превратились в грязные тряпочки, и Вете уже казалось, что так было всегда. Закрытый Петербург – город вечной осени.
- Последнее время Март стал раскрывать убийства, одно за другим, - сказал Антон так, словно они весь день сидели в машине и обсуждали знакомых. У кого там родилось трое детей?
- Ну да, так часто бывает в фильмах – гениального детектива самого убивают. Тю-тю, - пробормотала Вета, начисто забыв, что речь идёт о настоящем человеке, и ночью человека убили. Ей-то что, ей всё ещё помнился противный взгляд Марта, которым тот ощупывал её коленки под чёрными колготками. Такого мёртвым просто не представить.
- Да нет, - Антон невесело усмехнулся. – Всё он раскрывал неправильно.
- Нет? – беспомощно обернулась она.
- А ты правда думаешь, что Игоря убил совершенно случайно затесавшийся маньяк? И Рония собиралась прыгать в речку?
- Она не собиралась, - повторила Вета, вспоминая злые глаза Лилии, когда та шипела на неё в фойе школы. «А она вам что, обо всех своих намерениях докладывала?». Почему-то, несмотря на всё, Вета по-прежнему верила, что Рония не стала бы обнимать её и прижиматься щекой к плечу, если бы собиралась покончить с собой.
- Смотри. – Антон протянул ей прозрачный пакет с простеньким медальоном на атласной ленте. – Это её?
Расставившая крылья птица была похожа на Мать-Птицу и не похожа одновременно. Вета покрутила металлический кругляшок в пальцах. За время работы она так насмотрелась на девочек и девушек, в строгой форме, и в коротких юбках, на длинных острых каблуках, и в детских тапочках-балетках, в бантах, и с дорогими золотыми цепочками не шеях, что опознать украшение, которое можно купить в любом ларьке, было не так-то просто.
- Кажется, её. Во всяком случае, я точно видела что-то такое в школе. А Рония правда стала бы такое носить. Ну, дешёвое, с птичкой. – Вета протянула Антону пакет. – А почему ты спрашиваешь?
- Понимаешь, Март тут выдумал новый способ раскрывать преступления, - сказал Антон. – Как он мне пытался объяснить, нужно было вызывать души убитых, и они сами всё рассказывали.
Вета прыснула, решив, что он шутит, но Антон смотрел совершенно серьёзно.
- И что? Вызывалось? – проговорила она, готовясь приводить доводы за и против. Это же научно – не верить, пока не доказано.
- Ну, не думаю, если честно. – Антон обернулся, чтобы положить медальон на заднее сиденье. – Напротив, я думаю, вместо душ он вызвал кого-то другого.
В их молчание вторгся дождь, часто-часто забарабанил по стёклам, стряхнул в неба остатки жёлтых листьев и бросил их на дорогу.
- Я хочу тебя куда-нибудь спрятать, - признался Антон, и Вета поняла, что это было признание в любви, пусть и слишком напоённое сутью его профессии. – Я беспокоюсь. То, с чем ты имеешь дело, сродни чудищу, которое вызвал Март.

Он так и сказал – «чудищу». Вета хотела напомнить, что имеет дело всего лишь с восьмиклассниками, хоть их и можно, конечно, назвать чудищами, но всё равно… Язык стал непослушным, и всё, что она могла – таращиться на Антона, ловя в своей голове остатки мыслей.
- Я… - пробормотала Вета.
Он потянулся к её плечам, обнял, заставляя неудобно перегибаться через переключатель скоростей. Вете стало тепло от его дыхания и рук, хоть чуть раньше она никак не могла согреться.
- У меня уроки в восьмых классах, - повторила она, как заведённая игрушка. Как будто бы Антон мог не расслышать, что она говорила с самого начала.
Он отстранился, честно и пронзительно взглянул ей в глаза.
- Отпросись у завуча. Скажи, что у тебя болит голова, подвело живот, и ты записана к зубному. Можно подумать, ты так часто отпрашивалась.
У Веты и правда свело всё лицо, как от зубной боли. Очень хотелось сбежать и забыть всё, как страшный сон, но девять человек зависели от её внимания. Жизнью зависели, никак не меньше.
- Я не могу, - глухо сказала Вета.
- Они умрут, - отрезал Антон, всё ещё удерживая её за плечи. – Всё равно все умрут, да ещё и тебя за собой потянут. Их сожрёт чудище-пугало, или как там ты его хочешь называть? Они обречены. Ты не сможешь ходить за ними вечно и вымаливать ещё пару дней жизни.
Его лицо превратилось вдруг в восковую маску – неподвижное, жёсткое. Вета отвела глаза. По капоту машины прыгал мокрый, ошарашенный дождём воробей, блестели чёрные бусинки глаз.
«Лети отсюда, ненормальный», - хотелось сказать Вете.
«Беги отсюда, ненормальная», - вторили остатки здравого смысла.
- Я не могу, - сказала она отрешённо.
Антон тяжело вздохнул, так что на груди натянулась застёжка куртки, выпустил её плечи. В шорохе дождя очень удобно было отворачиваться и барабанить пальцами по рулю.
- Что происходит? – поинтересовался Антон. – Ещё недавно ты называла их монстрами, ты хотела сбежать из города, собиралась писать заявления в милицию, или что там было? Теперь ты готова в пекло за ними идти?
Она дёрнула верхнюю пуговицу на блузке: вдруг стало тяжело дышать. Было душно, и в салоне машины пахло искусственной хвоей – ароматом, способным обмануть только последнего глупца, никогда не видевшего настоящую сосну.
- Ты же не любила их? – повторил Антон, повышая тон. Ему нужно было говорить – Вета знала, он боялся молчания ещё больше, чем неведомое пугало.
- Не любила, - усмехнулась она, дёргая следующую пуговицу. Если она не вздохнёт полной грудью сейчас, она просто умрёт. – Я тут пытаюсь симулировать любовь. Ты когда-нибудь думал, чем её можно заменить?
Воробей таращился на них сквозь заднее стекло, и Вете в первый раз подумалось: что, если это город смотрит на них глазами птиц. Наблюдает, подслушивает и улыбается, хоть клювы не приспособлены для улыбок, но ему так хочется.
- Вот оргазм, скажем, можно симулировать. Легко! А любовь можно?
Надолго повисло молчание, всё до краёв переполненное стуком дождя о стекло.
- Вопрос, наверное, в том, - сказал, наконец, Антон, - кто поверит в такую любовь.

Она всё-таки пришла на урок. Руслана раскладывала на столе тетрадь, учебник и письменные принадлежности. Вера сидела на краю парты, закинув тонкие ноги одну на одну. Она была как всегда, без жилетки. Болтала о чем-то с Алейд и покачивала ногой в такт словам.
- Завтра пойдём навещать Валеру, все вместе, - произнесла Вета тоном, не терпящим возражений, и опустила на стол журнал.
Вера скривилась.
- Классно! – закричал откуда-то из угла Марк.
- Пойдёмте, - согласилась Алейд. – Знаете, как скучно одному дома сидеть.
- А я не могу завтра, у меня шахматная секция, - весело отозвался Арт, тихонько возвращая на место макет сердца, которым, наверное, собирался запустить в Марка, пока не пришла Вета.
- У нас нет времени подстраиваться подо всех! – повысила голос она. – Идём завтра и точка.
Класс притих, дети настороженно рассматривали её, пытаясь понять, чем успели её разозлить.
- Записываем тему – кровеносная система, - сказала Вета, перекладывая на своём столе ручки и карандаши. – Аня, собери пожалуйста у всех тетради с домашним заданием.
Она услышала, как с тяжёлым вздохом Аня поднялась со своего места, потыкала в плечо Руслану, но та только вяло отмахнулась. Шли тяжёлые секунды, как капли крови на пол. Вета обвела класс взглядом.
- Я что-то невнятно сказала?
Арт вздохнул, показушно прижимая ладонь к груди. Ей даже почудилось, что вот сейчас он скажет: нас бросили, как вы не понимаете, у нас травма. Как на самом первом уроке.
- А нас высылают, - просто сказала Алейд.
Вета помедлила, думая, что не так расслышала её слова. Так бывает иногда, говорят, у учителей вырабатывается привычка не прислушиваться к приглушённым голосам: всё равно всех не разберёшь. Говорят, у них вырабатывается особый командирский тон.
«Не улыбайтесь им», - сказала однажды Лилия, как будто вбивая каждое слово в несчастную голову Веты. – «Никогда не улыбайтесь. И не кричите. Когда вы улыбаетесь – они чуют вашу слабость. А когда кричите – страх. Как собаки, знаете? Собаки тоже чуют страх».
- Куда ещё высылают? – произнесла Вета своим обычным голосом, без приказного тона.
В классе зашуршали, принялись переглядываться. Она одна была перед ними, как перед многоликим отлаженным механизмом. Она одна, а их – восемь.
- В другой мир, - пояснила Руслана с привычной усмешкой – «хорошо, я расскажу, раз никто больше не способен. Я отвечу. Я получу очередную пятёрку. Она мне не нужна, но раз вы так настаиваете…» - Это всё из-за войны.
Вета улыбнулась.
- С чего вы взяли такую ерунду? Лично я ничего подобного…
- Нам Лилия сказала. На прошлой перемене. Кого-то заберут, чтобы выслать, а остальных разбросают по другим классам. – Руслана наклонила голову, давая понять, кого оставят. Веру, например.
Вета положила красную ручку между страниц ежедневника, прикрыла глаза. Сплошной гул окружил её со всех сторон. Она в самом деле пыталась обыграть их всех? Нельзя выиграть у того, кто ночами зовёт тебя на набережную и сталкивает с парапета. Нельзя.
Она поднялась, всё ещё пытаясь унять головокружение. Пол и потолок отчаянно качались, как палуба попавшего в шторм корабля. «Это ярость», - сказала себе Вета. – «Иди, пока ярость не кончилась. Потом ты не решишься».
- Елизавета Николаевна! – сбивчиво понеслось вслед.
Вета шла по свежевымытому паркету и боялась, что расплещет ярость, что не донесёт. Вот уже на ум пришло спасительное: «А может, всё не так уж плохо? Ну, расформируют их, а с меня снимут классное руководство. Пусть отдуваются другие». И тут же: «Антон ведь предлагал сбежать».
Кабинет Лилии оказался открыт. Хуже всего было бы, если бы она уже ушла – тогда Вета осталась бы рядом с запертой дверью, всё ещё сгорая от ярости, уже никому не нужной.
На месте гостя сидела англичанка, и Лилия, мерно покачивая остро отточенным карандашом, зачитывала ей расписание. Вета нарочно хлопнула дверью. Она не вынесла бы томительного ожидания под дверью, она бы озверела от него.
Завуч подняла голову, и на мгновение Вете показалось, что она сейчас кинется и насквозь проткнёт нежданную гостью этим самым карандашом.
- Почему вы собираетесь их расформировать? – выпалила она, слыша сама себя как будто со стороны. Голос был взрослым и грубоватым, приказным. Такой как раз подходил для чтения морали нерадивым ученикам.
Лилия сделала англичанке знак рукой, та поднялась и торопливо вышла, обойдя Вету по широкому полукружью, хотя в крохотной комнате ей для этого пришлось упереться спиной в шкаф.
- Это не моё решение, это приказ министерства, так вот, - заговорила Лилия, копаясь в бумагах на своём столе. Ещё немного, и она бы нашла этот самый приказ, даже если его никогда и не существовало.
- Приказ расформировать мой класс? – уточнила Вета.
- Валерианочки попейте, - ласково предложила вдруг Лилия. – Нервничаете. Побелели вся.
Вета подалась вперёд, упёрлась руками в спинку стула. Если бы она села – о, если бы только села – Лилия сожрала бы её быстрее пугала. И страшнее, куда страшнее его.
- Какого демона вы рассказываете детям то, о чём должна первой узнать я? Ну или их родители, в конце концов. Куда вы собираетесь деть моих детей?
Губы Лилии сложились жалобной трубочкой.
- Мы что тут, по-вашему, едим их на завтрак? Их, как и остальных магов, переведут в специальный приёмник, а потом отправят в их мир. Это ультиматум нашего руководства. Приказы в нашем городе не обсуждаются, Елизавета Николаевна, так вот.
«Нашем, нашем, нашем!» - кричало всё в ней. – «Не твоём, тупая девчонка».
- А вам я не сказала только потому, что вас, как всегда, не было на рабочем месте. Гуляли где-то, а дело было строчное.

Вета чувствовала, как утихает буря внутри. Что она могла противопоставить приказу и руководству? Эти два слова, поставленные рядом, творят чудеса, и даже с Лилией, а не только с ней, простой учительницей биологии.

Глава 23. Следы наверх

Она не говорила об этом и старалась не думать. Кто знает, до чего вообще можно было додуматься, распаляя своё воображение. Чувство было сродни тому, когда проходишь мимо оборванного нищего, просящего милостыню: и жалко, и противно, и ненавидишь саму себя, и хочется забыть поскорее.
Сначала всё шло по-старому, но в один прекрасный день администрация школы – кто уж там назывался этим загадочным словом – оформила все документы. Ииро, Арт и Алейд одним утром не пришли в школу, а остальных детей рассовали по двум оставшимся классам восьмой параллели.
Вета не пробовала больше с ним говорить, да и те не горели желанием общаться. Аня постоянно опаздывала на уроки, а чуть только Вета делала ей замечание – поднимала на неё прозрачно-голубые невинные глаза.
- Я была в столовой.
- Ты что, каждую перемену ешь?
Руслана рассказывала всем кругом, что скоро перейдёт в другую школу и даже называла номер, но всегда новый. Вера демонстративно игнорировала учителей – всех сразу и каждого с отдельным выражением лица. Алиса постоянно убегала то на собрания актива, то на очень важное мероприятие по сбору макулатуры – Вета никак её не могла застать больше, чем на секунду.
Чуть-чуть посветлело небо над городом. Каждый день, приходя в музей, Вета наблюдала за черепахой с мягким панцирем. Та без устали скребла лапами по стене стеклянной темницы, тянула острую морду вверх. Даже из соседней комнаты Вета слышала плеск воды – черепаха падала и поднимала тучу брызг.
Однажды Вета зашла в живой уголок проверить, как там кролики, которые особенно активно шуршали, и замерла посреди комнаты, совершенно не понимая, что делать: черепаха почти выбралась. Она, зацепившись передними лапами за края аквариума, пыталась подтянуться вверх, скребла задними, давно уже не касавшимися воды.
- Идите сюда, скорее! – закричала Вета Миру.
Тот уронил какую-то из папок, бросился к двери и тоже застыл.
Черепаха судорожно дёрнулась и вдруг опрокинулась назад, снова упала в мутную воду, напугав плеском кроликов. Вета выдохнула, как будто только что на её глазах полный пассажиров автобус едва не влетел в бетонную стену.
- Вот демоны… - прошептал за её спиной такой же ошарашенный Мир.
- Она могла выбраться.
- Не думаю, - вздохнул он, разглядывая аквариум. – Проём слишком узкий.
Он поднял со стекла, которым был накрыт аквариум, камень и оценивающе покачал его в ладони.
- Нет, не выберется. Не приподнимет его.
Вете стало не по себе, и до самого конца рабочего дня она сидела, поджав под себя ноги, хотя дверь в живой уголок они, как обычно подпёрли шваброй.

- Кажется, всё кончилось, - сказала она Антону, когда свет уже выключили. Нужно было раньше, чтобы разглядеть его лицо, но Вета не смогла.
Она провела рукой по горлу.
- В смысле? – В темноте шевельнулся невнятный силуэт Антона.
- Кажется, пугало наелось. Оно больше никого не убивает. – Она замолчала, потом поторопилась объясниться: - Я спрашиваю о них, каждый день. С ними всё в порядке. Правда, не знаю, что с теми, кого отослали, но если бы кто-то умер, это бы опять гремело на всю школу, да?
- Не уверен, - признался Антон. – Но, может, правда… наелось.

Вета сглотнула, снова ощущая комок в горле.
- Я иногда забываю о них, - сказала она. – Сегодня сама себя поймала на том, что думаю о чём угодно, кроме них.
В ту злую секунду понимания она испугалась до холодного пота, а потом всё прошло.
- Я никому не звоню, не дёргаю ничьих родителей. Как ты думаешь, оно же должно было вернуться, если я их больше не держу, да?
- Наверное, - сказал Антон из темноты.
Глаза всё никак не привыкали, и скоро Вета поняла, почему. Не светились огни у трассы, вообще ничего в городе не светилось, кроме самого неба. Оно казалось серым покрывалом над чёрными айсбергами домов.
Рассуждать было глупо, всё равно что пятиклассники заговорили бы вдруг о высшей математике, но Вете хотелось доказать самой себе: всё кончилось. Правда-правда. На всякий случай она подтянула под себя ноги.
- Знаешь, если бы речь шла о человеке, я бы смог что-то предполагать, - негромко сказал Антон. Он приблизился к ней и сел рядом, судя по звуку, подвинув стул ближе. – Но что скажешь, когда речь идёт о пугале, которое убивает детей, родившихся в этом городе?
Вета уловила краем глаза белёсые вспышки в небе, в самой верхней точке, видимой из окна. Обернулась: ничего не было. Должно быть, шалили уставшие за день глаза.
- Я бы тоже в такое не поверила. Да никогда в жизни. Но, видишь же, как гладко всё вышло. Я не обращала на них внимания – они умирали. Я стала обращать – они все остались живы. Если ты скажешь, что это совпадение, я сочту себя сумасшедшей.
Она теперь неотрывно смотрела в окно, силясь рассмотреть хоть одну звезду, вдруг хоть одна вырвется из плена туч. Всё напрасно. Антон рядом с ней шумно вздохнул.
- Я всё, что можно, перерыл. Все архивы, библиотеки, записки из сумасшедших домов. Никаких упоминаний, даже намёков.
- Главное, что всё кончилось, - сказала Вета машинально. Она готова была повторять эту фразу до потери пульса, чтобы только убедить саму себя.
Протяжный гул разнёсся над городом. Так мог бы реветь далёкий мотор или всё, что угодно, как объяснила сама себе Вета, но сердце всё равно зашлось в отчаянном ритме. Была в этом звуке жуткая нотка, как будто застонал тяжелобольной – безысходно, дико.
- Мы же сделали всё, что смогли. Никто бы не сделал больше. – Вета закрыла глаза – так казалось легче.
- Судя по тому, как нам вставляли палки в колёса, никто бы и не стал делать больше, - усмехнулся Антон в темноте за её левым плечом.
Вспышка света опять расцвела над домами и быстро потухла, но Вета успела её заметить. Она протянула руку к окну, указывая на тёмное небо, но сказать ничего не успела: новый стон-гул сотряс дом, обиженно зазвенели стёкла. Страшно наклонились деревья, силуэты которых всё ещё можно было различить на фоне серого неба.
- Включи радио, - севшим голосом попросил Антон.
Она потянулась к стене, нашарила пластмассовую коробку с единственным переключателем, щёлкнула им. Послышался шум, напоминающий шорох прибоя, тихий и безобидный. Вета всегда убавляла звук перед тем, как выключить радио совсем.
- Ты трогал настройки?
В темноте было не различить шкалу волн. Вета покрутила ручку настройки туда-сюда, но помехи только стали громче.

Голые руки покрылись мурашками, как от холода. Было уже тихо, но предчувствие морозом дышало в затылок.
- Пойдём, - сказал за её спиной Антон деловито и спокойно.
- Ну это же… - Перед тем, как выйти в коридор, Вета снова обернулась на окно. Деревья стояли неподвижно, будто высеченные из мрамора. По небу разливалось белое рваное марево, под которым жались друг к другу по-прежнему чёрные дома.
Ей не было ни страшно, ни волнительно, но когда она сдёргивала с вешалки плащ, потянула так сильно, что оторвала петельку.
- Не бойся, - сказал ей Антон.
Вета удивилась тому, как молча и без толкотни спускались люди по лестнице вниз. И молчал лифт. Всё было так слаженно, словно у них каждый месяц случалась война, и каждый месяц стёкла тряслись от утробного гула. Но почему и нет? Ей никто и никогда не рассказывал о закрытом городе. Не посчитали нужным.
Где-то на нижних этажах запищал ребёнок, но быстро смолк. Свет сочился из высоких окон на лестничных пролётах, но его оказалось слишком мало. Несколько раз Вета чуть не слетела со ступеньки, не рассчитав высоты.
Ещё одна неожиданность – подвал дома оказался довольно сухим и не пах мышами, хоть Вета успела вообразить все прелести убежища. До самого утра приглушённый гул тревожил их шаткое спокойствие даже в подвале – помещении без единого окна.

Вета шла по ступенькам подземного перехода – вверх. Непривычно яркое солнце выбелило бетонные ступени, высушило город. Некрасиво закончится её самый короткий рабочий день.
Она не думала, что этот день будет точно таким же, как предыдущий, что будут точно так же носиться по шоссе машины и люди – собираться на автобусных остановках как и вчера.
- Это какой-то мёртвый город, - повторила она услышанную где-то фразу и остановилась.
Все ступеньки были исписаны мелом – белые буквы тянулись от одной стены перехода к другой, но сколько она не щурилась, она не могла разобрать ни слова. Свет солнца и чужие подошвы почти стёрли меловые каракули, оставив только обрывки у самых стен.
Вету толкнули в спину, и она принялась быстро подниматься вверх.
Сегодня утром Лилия встретила её у порога школы. В холле не шумели первоклассники, по аллее бродил только дворник, шаркая жёсткой метлой по выложенной камнями дорожке. Вета решила, что уроки отменяются, но её ждали.
Лилия прятала руки в краях шали.
- Вы берёте отпуск за своё счёт. По семейным обстоятельствам, - сказала она очень сухо и твёрдо.
Вета не сразу сообразила, что ей ответить.
- У меня сегодня уроки.
- Уроки проведёт Роза, она разберётся. А вы идите домой.
Они с полминуты стояли друг напротив друга, загородив собой узкий проход между колоннами. Смотрели – и ни одна не опускала взгляда.
- А с какой стати? – поинтересовалась Вета. Не то, чтобы она надеялась получить правдивый ответ, но всё-таки глупо было стоять, ощущая только сквозняк, холодящий щиколотки.
- Школа временно переведена на ограниченное расписание. Понимаете, биология – у нас не профильный предмет. Пока что уроки отменяются.
Без сомнения, она очень хорошо придумала и безупречно сказала. Алые губы собрались удивлённым колечком, когда Вета шагнула вперёд.
- Так отменяются или их проведёт Роза, я не могу понять?

Лилия отвела глаза, запоздало делая вид, что не отвела, а закатила, и принялась обмахиваться кончиком шали, хотя из приоткрытой двери в холл влетал совсем не летний ветер, и её обнажённые до локтей руки пошли мурашками.
- И отменили, и проведёт, если надо будет. Вы можете отдыхать две недели, разве тут что-то не ясно?
Вета бы обрадовалась. Она бы запрыгала по ступенькам вниз, размахивая сумкой, как первоклассница, получившая сразу пять пятёрок. Но она застыла, сжимая верхнюю пуговицу на блузке. Показалось вдруг, что ещё чуть-чуть, и она задохнётся. По гулкому холлу прошла старшеклассница, покосившись на них заинтересованно.
- Вы не хотите, чтобы я их видела, да?
Лилия вскинула брови – и опять запоздало, Вета успела заметить, как на её лице нарисовалось брезгливое негодование.
- Кого видели? Хватит, мне пора работать. Идите.
Она собиралась проводить Вету взглядом, чтобы та и не посмела обмануть – не вернулась бы в школу, как только Лилия уйдёт в свой кабинет. Вета облизала пересохшие губы.
- Значит, решили от меня избавиться? – Она вспоминала почему-то вовсе не глаза своего восьмого «А», а всего лишь черепаху, которая скребёт лапами по скользкой стенке аквариума и никак не выберется. Никогда. – Что же вы так глупо – сначала сами позвали, не давали уволиться, теперь выгоняете?
Она развернулась на каблуках и собиралась картинно хлопнуть дверью, но навстречу ей попался парень из девятого. Он дёрнулся в сторону, но Вета всё равно влетела в его плечо. Красивого ухода не получилось…
Надпись мелом она заметила и на асфальте возле книжного магазина. Дверь магазина была закрыта, окна темнели зарешёченными провалами. Слова остались на удивление чёткими. Отодвинув ногой кленовый лист, Вета прочитала: «любовь остаётся навсегда, она не умирает».
Прохладный ветерок потрогал её за пальцы. Вета сунула руки в карманы плаща и зашагала дальше, почти сразу забыв о глупой фразе. Подумала только, что незадачливый отвергнутый любовник, наверное, решил напомнить о себе своей избраннице. Ох, эти подростки!
Она ещё помнила себя такой – порывистой и резкой, такой – тринадцатилетней. Когда хотелось безоглядно влюбляться и в открытую ненавидеть. Она ещё помнила, но уже слишком выросла, чтобы красивые фразы про любовь пробирали её до дрожи.
За поворотом Вета заметила ещё одну написанную мелом фразу, на этот раз слегка потёртую. «Люди не смотрят под ноги, топчут чувства». Она усмехнулась.
- Прятали бы вы свои чувства получше, друзья.
Она впервые шла домой пешком и боялась заблудиться, хоть много раз видела все эти улицы из окна автобуса. Ветер тревожил собранные в кучи листья, и стеклянный воздух чуть звенел в ушах Веты. Она не знала, что ей делать до самого вечера – хорошо, если просто идти.
«Не закрывай глаза, ты не сможешь обмануть любовь», - настигло её рядом со знакомой булочной. Вета покрутила головой, выбирая правильную дорогу, и заметила фразу только мельком. Переступила через неё, не специально, так получилось. Мигнул светофор, и она перешла на другую сторону улицы.
Во внутреннем дворике было тихо и безлюдно. Поскрипывали всеми брошенные деревянные качели, и мотался туда-сюда обрывок объявления у подъездной двери.

В поисках ключей она пошарила в сумочке, и услышала сдавленный стон.
Вета вздрогнула, резко обернулась: за её спиной так же мирно шумели деревья, пустовала асфальтовая тропинка, и не было даже машин – жители дома давно разъехались на работу. Где-то размеренно капала вода – Вета успела услышать даже это, а потом стон повторился.
В этот раз он снова оказался у неё за спиной, но Вета не спешила оборачиваться. Стон был громче и страшнее, чем в первый раз, и теперь она почти узнавала его. Голос, который пробирался даже через плотно закрытые окна и двери, он не мог принадлежать человеку.
Он становился похожим то на вой ветра в трубах, то на гул волн, которые бились в бетонную набережную в десятке километров отсюда, то на человеческий вопль. Но человеческим он не был, потому что не в состоянии человек кричать несколько минут подряд, на одной ноте, не замолкая, не срывая голос. Или ей показалось, что так долго? Вета нервно тыкала пальцами в кнопки кодового замка на подъезде и никак не могла набрать номер правильно. Руки дрожали.
Она обернулась, спиной прижимаясь к двери. Мог же кто-нибудь из пенсионеров или молодых мамаш выйти вдруг прогуляться, ведь мог? Какого демона они сидят по своим квартирам!
Стены дома дрожали, и Вете казалось, что стонут именно они, и ещё асфальт. Да весь город неровно вздрагивал вместе с её дыханием. В один страшный момент Вете показалось: она различает слова в этом стоне. Даже не слова, а звуки и слоги, так тянут гласные первоклашки, когда учатся читать, так пытается заговорить немой или онемевший.
- Любить.
Вета задохнулась от ветра, пахнущего мутной глубиной и подгнивающими листьями. Стон тянул звуки, повторяя раз за разом что-то неясное, и только это слово она разобрала, хоть всё ещё надеялась, что это просто разыгралось воображение.
Что делать, кричать? Кричи тут, пожалуй.
Дверная ручка больно впилась в спину, и Вете очень хотелось зажмуриться, чтобы так по-детски уйти от страха. Но зажмуриться никак не получалось, и она неотрывно смотрела, как в воздухе носятся сухие листья.
Сгорбленный силуэт появился на асфальтовой дорожке, и Вета заметила его краем глаза. Она не смогла бы сказать, откуда он вышел, или вообще возник – создал сам себя из сухих листьев – прямо посреди двора. Он двигался как человек, очень долго пребывающий без движения, рывками, странно переставляя не сгибающиеся ноги. Руки безвольно болтались по обеим сторонам туловища.
Вета не шелохнулась. Она могла бы всё это время искать ключи в сумки, могла бы звонить по домофону соседям и кричать о чём-нибудь, да о чём угодно, но она не подумала и шевельнутся. Ручки сумки соскользнули с плеча, и та бухнулась на асфальт. Где-то на дне звякнули ключи.
Вспомнилось: «Пугало». И Вета легко подумала: «Ну, это оно и есть». Она услышала, как гулко и медленно бьётся собственное сердце.
Оно остановилось у края тротуара, за которым начинался пологий подъём к подъезду, руки судорожно дёрнулись. Если бы Вета ещё ощущала хоть что-то, она почувствовала бы боль в пальцах, сцепленных на железной ручке. Царапины пачкались ржавчиной.

Глава 24. Без причин

Солнце рассыпалось тысячью искр по окнам домов и металлическим настилам детских горок. Уже много дней в городе не было так солнечно и так тихо. И тишину нарушал только шорох множества крыльев. Птицы: чёрные галки, серые вороны, голуби и нахохлившиеся воробьи слетались к подъезду и садились на провода и на ветки деревьев.
У пугала не было рук, и в рукавах потёртого сюртука темнела пустота. Оно протянуло рукав к Вете, так и замерев у кромки тротуара.
- Что? – прохрипела та. Голос не очень слушался, но молчать она тоже не могла.
Птицы садились уже прямо на асфальт, на край урны для мусора. Вета слышала шорох маленьких коготков – они садились и устаивались поудобнее. Одна ворона качалась на тонкой ветке клёна, грозя упасть, но не улетала.
- Что ты пришёл? Ты выиграл, радуйся теперь, - сказала Вета, и со стороны услышала свой голос. Таким могла бы говорить Лилия, если её вывел из себя особенно наглый хулиган. – Выиграл у маленького человека, город, да? Молодец! Герой!
Если бы она замолчала, она бы, наверное, в тот же момент умерла от страха, потому что руки уже дрожали, как бы сильно она не сжимала ржавую ручку. И только голос не дрожал.
Вете показалось – материя, которая заменяет ему лицо, дрожит и едёт рябью, как вода от ветерка. Как будто он пытается изобразить что-то лицом. То, что он пока что не научился изображать. Тринадцать лет, если задуматься, такой небольшой срок.
- Что ты пришёл? – повторила она снова, но злость уже стихал, и голос звучал всё жальче.
Судорожно переставив ногу, он шагнул ближе, покачнулся. Хотя ног у него не был, как и рук. Всё пугало – плохое подобие человека, пыталось существовать в этой ипостаси, пыталось двигаться и говорить, но отчаянно фальшивило.
- Я не верю в тебя, - сказала Вета и только сейчас заплакала, прижимая пальцы свободной – не испачканной ржавчиной - руки к губам.
Стены дома и асфальт снова застонали, заскрежетало вокруг, как будто терлись друг о друга конструкции из металла, зазвенел воздух. Вете почудилось, что она слышит в общем гуле знакомый скрип детских качелей.
- Пойдём, - различила она в этой какофонии. Так пишут недоразвитые – повторяют букву за буквой, тысячи раз. В тетрадках – целые страницы исписаны одной и той же буквой, чтобы хоть одну разобрали.
- Я не пойду с тобой. Я хочу уехать. Я хочу быть отсюда подальше, - заговорила она быстро, и слова наползали друг на друга уродливыми валунами. – Уйди. Уйди-уйди-уйди…
Очень хотелось зажмуриться, но она не могла, и продолжала смотреть, как медленно взад-вперёд покачивается он, словно от ветра, хоть никакого ветра не было.
- Пойдём, - взвыло снова, уже почти различимое – или это Вета привыкла к выговору города.
- Нет, - прохрипела она, ощущая кончиками пальцев отчаянную сырость на щеках.
Он замер, замолчал, и Вета поразилась внезапной тишине, так что даже остановились слёзы. Птицы-истуканы покачивались на ветвях и проводах. Солнце купалось в стёклах домов, какое же яркое солнце.
- Не больно, - пообещал город, теперь одним только стоном – без скрипа и скрежета. Наверное, он шептал. Потому боялся её напугать, – подумалось вдруг Вете.