«Ерунда, это не научно», - отчаянно хрипело всё внутри. – «Город – это кучка людей в бетонных муравейниках. Город не может бояться. Не может жалеть. Не может стоять перед тобой».
- Не больно? Да что ты вообще можешь знать о боли, пугало несчастное! – крикнула она, и ни одна из птиц не испугалась и не взлетела.
Материя, которая заменяла ему лицо, сморщилась, рукава безвольно повисли вдоль туловища. Чуть сгорбленная фигура издали, наверное, могла бы показаться почти нормальной. Просто высокий худой старик замер, задумался о чём-то своём.
- Ты обещала любовь, - низко протянул ветер, и запутался в юбке Веты.
- Я ничего тебе не обещала, - всхлипнула она, едва выговаривая слова. Язык отчаянно заплетался. Она бы объясняла и приводила доводы, но так и не смогла убедить себя в том, что чудище, которое стоит перед ней, на краю тротуара, живое и разумное. Не набитый тряпками старый мешок.
Он стоял, неестественно наклонившись вперёд, и как будто вспоминал то же, что и Вета – ночи, когда она бродила по улицам, шла, разведя руки, по узкому парапету набережной, отдыхала на скамейках в парках и ни разу не наткнулась на патруль. Вета до истерики боялась найти в своих воспоминаниях подтверждения его словам. Правду о том, что да, обещала.
- Я не обещала, - сказала она снова, оборвав цепочку воспоминаний. Найти правду было страшнее всего. – Я тебя не люблю. Я хочу уехать отсюда, да куда угодно!
- Любить… - шепнул ветер, засевший в кучке сухих листьев. Или Вете только показалось.
Птицы сидели так же неподвижно, только качалась ворона на вершине молодого тоненького клёна. Пугало распрямилось. Ещё раз или два дёрнулись в судорогах его неживые конечности, и оно подалось назад.
Оно исчезло, растеряв себя по дороге. Ветер унёс сухие листья и труху, несколько ворон вспорхнуло вверх, и что-то метнулось по асфальту к канализационной решётке. Вета стояла неподвижно, боясь дышать. Её пальцы давно онемели, кровь в царапинах запеклась.
Резкий механический писк вывел её из оцепенения, а потом в спину сильно толкнули. Вета отступила в сторону. Подъездная дверь открылась, и на порог вышла сердитая бабушка со скомканной авоськой в руке.
- Ты чего тут встала? – Она зыркнула на Вету. – Пройти уже не дадут.
Та оглянулась: птиц уже не было, только покачивались ветки, хоть ветер давно спрятался за соседним домом, и солнце пекло, как летом. Оказалось, под блузкой по её телу текут капли пота. Вета втянула воздух и опустилась на скамейку. Тяжело прошагала мимо старушка, одетая в осеннее пальто.

Вечером с работы вернулся Антон и весело затопал в прихожей. Зашуршал бумагами, потом заглянул в комнату к ней. Весь день Вета провалялась на кровати, плотно зашторив все окна в квартире.
- Извини, - выдавила она, - я забыла тебя предупредить, чтобы не заезжал в школу.
Антон принёс с собой запах тлеющих листьев и немножко радостных детских криков с площадки перед домом.
- Да ладно, - посерьёзнел он. - Сильно плохо?
Вета отвернулась к стенке, совершенно не понимая, как и о чём с ним говорить.
- Да, - сказала она. – Уже примерно месяц, как сильно плохо.

Антон прошёл в комнату и сел на край кровати. Он протянул руку, чтобы дотронуться до Веты, но та не обернулась, и рука опустилась на складку покрывала.
- Меня выгнали из школы, - продолжила она, когда немой вопрос уже почти материально висел в воздухе.
Можно было забросить всё, забыться, надеть шёлковую юбку и пойти гулять по городу – ведь ей дали отпуск, а, может быть, и вожделенное увольнение. Ничьи судьбы её больше не трогали, в конце концов, у детей есть родители, вот и пусть любят своих отпрысков. Но Вета смотрела в стенку и не находила в себе сил ни подняться, ни вспомнить о том, как сегодня к ней приходил город. Или нужно говорить « за ней»?
-Ты веришь в призраки? – спросила она.
- В призраки? – удивился Антон, который ещё не успел сообразить, радоваться её отпуску или бежать и прятать все острые предметы.
- Ну, в фантомы, чудовища, пугала? – Она нервно рассмеялась и села на кровати, подтягивая ноги под себя.
Вета так и была в белой блузке – теперь уже изрядно помятой – и школьной юбке ниже колен. Чтобы переодеться, нужно было вставать и идти к шкафу, возле которого ей обязательно бы вспоминалась Рония: «Можно я оставлю здесь свою сумку?».
- Ты к чему это? – выдал Антон, хотя наверняка уже понял, к чему. И чуть-чуть отстранился от неё. Вета хмыкнула.
- Оно почти умеет говорить. Ещё немного и, наверное, оно станет совсем похожим на человека. А знаешь, что самое страшное? – Она выдержала долгую паузу, но уголки губ уже поползли вверх. - Что это научно. Ну что ты смотришь на меня, как на идиотку?
Антон хмурился и не отвечал.
- Да, - согласилась она. – Звучит глупо. Но припомни хоть один доказанный факт, согласно которому город не может материализоваться в пугало и пойти собирать души?
Она услышала сама себя как будто со стороны и испуганно замолчала. Мысли эти, не облачённые в слова, казались правильными и простыми, но звучали просто сумасшедше. Вете захотелось добавить что-нибудь такое простое и обыденное, чтобы затравленное выражение на лице Антона сменилось обыденной скукой.
- Лилия обо всём знает. Она не хочет, чтобы я была рядом с детьми. Видимо, она поняла, что они не уходят из-за меня. А она хочет, чтобы уходили.
Ей вдруг вспомнилась цветастая шаль, Вета нервно хихикнула, представляя себе, как Лилия стоит перед пугалом, пряча руки в пёстрых кисточках.
«Я хороший завуч», - как бы говорила всем подряд её шаль. – «Квалифицированный. Я даже умею скармливать детей городу-пугалу».
Антон смотрел на неё так же сумасшедше и молчал. Как же Вете хотелось схватить его за плечи и тряхнуть изо всех сил, чтобы даже зубы клацнули.
- А я знаю, почему город за детьми не приходит больше, - сказала она уже то, чего говорить не собиралась вообще. – Потому что он теперь приходит за мной.
Он подтянул её к себе и обнял, как всегда, неудобно, но Вета молчала и терпела. В конце концов, она безумно долго ждала этого разговора и надеялась, что Антон не опоздает ни на минуту, потому что каждую минуту она делала шаг к безумию. Так казалось Вете.
- Лилия не сумасшедшая, - сказал, наконец, Антон. – Она какая угодно, только не сумасшедшая.

Он вскочил, метнулся в прихожую и там схватил трубку телефона. Вета слушала, как крутится диск, и снова облизывала отчаянно сухие губы. Солнечный свет пробивался даже сквозь шторы, и она представляла, как визжат на площадке дети. Скрипят качелями, гоняют на велосипедах по асфальтовым дорожкам, а птицы задумчиво смотрят на них с полуоблетевших клёнов.
Антон положил трубку и вернулся. Снова прогнулся матрас – он сел рядом. Вета почувствовала, но не обернулась. Она рассматривала абстрактные узоры на бежевых обоях, и в каждом изгибе ей чудилось птичье перо, или клюв, или лапка, вцепившаяся в тонкую ветку.
- Ты ведь живёшь здесь всего ничего. Я не понимаю, - признался Антон. – Если мы решили, что дети, которые родились в городе ему зачем-то нужны, то ты здесь всё равно ни при чём.
- Я их даже не видела сегодня, - вспомнила Вета, и её одолело внезапное желание сесть за телефон и позвонить каждому. Можно даже тем, кого выслали. Вдруг трубку возьмёт Арт. Станет ли ей тогда спокойнее?
Антон тряхнул руками.
- Постой. Объясни мне, как вообще всё это происходило? Как он пришёл? Куда потом делся? Ты как-то прогнала его?
Вета молчала, снова вызывая в памяти образ пугала с пустыми рукавами и штанинами. Ткань, которая заменяла ему лицо, морщилась, пыталась изобразить человеческие эмоции, но не получалось. Может быть, совсем скоро он стал бы для всех – как случайный прохожий. Высокий сутулый старик, пусть в обтрёпанном сюртуке, ходил бы по улицам. На таком не особенно задерживаются взгляды.
Она сама бы шла утром в школу и заметила на другой стороне улицы мужчину со странной подёргивающейся походкой, и тут же позабыла бы о нём. А мимо неё прошёл бы город.
Вета одёрнула себя. О чём она думает? Нет никакой школы, скоро не будет никакого класса, а потом, вполне вероятно, не будет и её самой. Так – вполне логично, если исходить из условий задачи. Или эксперимента. «Пугало вернулось», - написала ей Руслана на ободранном клочке бумаги. Ведь так научно всё выходило до сих пор.
- Демоны, - сказала она, вполне спокойно осознавая собственную грустную судьбу. – Вот демоны. Не стоило мне сюда ехать.

Всю ночь город стонал за окнами, то гулко и низко, то переходя на визг. Звенели стёкла в рамах, и почти не горели звёзды. Падало и снова возникало напряжение в электросетях – Вета слышала, как эпилептически хрипит холодильник, включенный пятый раз за ночь. Нужно было встать и выдернуть его из розетки, но в коридоре бродили страшные тени, а Антон спал, как застреленный. Как он вообще умудрялся спать?
Вета металась по горячей комковатой подушке, не находя такой позы, в которой она смогла бы ничего не видеть. По стенам тоже плясали тени: ветки клёнов и тополей - и серое небо глядело в окна. Странно светлое небо – ведь не горели ведь даже фонари вдоль трассы. Вета смотрела на стрелки часов, и даже когда исхитрялась задремать, ей всё равно спились эти стрелки, отплясывающие дикий ритм.
Она не выдержала, поднялась, прошла на кухню. Включать свет не хотелось – будет истерически мигать лампа, или не зажжётся вообще, добавляя последнюю каплю в бездну её отчаяния. Вета на ощупь включила радио.
Почти на всех частотах шипели помехи.

Она крутила ручку почти вслепую, и неизвестно как поймала едва слышный голос диктора. Добавила немного громкости и подтянула к себе табурет.
-…Сохранять спокойствие, - твердил безликий голос, прерываясь потусторонним шелестом помех. – Силы, брошенные на ликвидацию последствий… ограниченная зона доступа…
Вета прислонилась лбом к прохладной стене. Даже в ночной рубашке без рукавов ей было ужасно душно, хотелось открыть окно в осеннюю ночь. Или нет… Вета поймала себя на мыслях о том, как хорошо было бы прогуляться по набережной. Именно сейчас, когда скучают бетонные парапеты, вода бьётся о берег, и мать-птица раскидывает крылья навстречу белым вспышкам в небе.
- Нет, - сказала Вета вслух, чтобы удостовериться самой. Нет, она не выйдет из квартиры. Путь он приходит сам, прямо сюда, раз ему так не терпится.
Или выйти всё-таки? Подставить разгорячённые плечи прохладному ветру. Никто не заметит её ухода. Никто её не остановит, и город старательно отведёт патрули. Город заставит Антона спать ещё крепче, и до самого утра, а утром уже всё будет хорошо.
Вета поднялась, налила в кружку холодной воды из чайника, выпила, а остатки выплеснула на ладонь и обтёрла лицо. Нет, так думать нельзя. Ночь кончится, и будет новый день. Без школы. Нужно радоваться и сходить в библиотеку за подборкой научных журналов, чтобы в голову прекратили лезть идиотские мысли.
Она так ждала рассвета, как не ждала, наверное, даже в детстве, наслушавшись страшных историй. В очередной раз взревел и стих холодильник – снова погасли огни над дорогой. Радио зашипело, как рассерженный кот. Вета снова покрутила ручку настройки, но сиплый голос диктора не находился.
Зато Вета услышала голос города. Он по-прежнему стонал, но в привычном вое за окном поселилась ещё одна нотка, временами едва различима, временами – ясная, как учительская речь. Вета подошла к окну: казалось, во всём Петербурге не осталось ни одного огня, но странно светлое небо озаряло улицы жемчужным светом, туманное марево опускалось на трассу.
Она поймала себя на том, что тянется к шпингалету окна, и едва успела отдёрнуть руку. На одну секунда Вете стало так жутко, что она не могла даже шевельнуться, а тени деревьев, пляшущие по потолку, сплелись в её воображении в человеческую фигуру. Как только оцепенение спало, Вета бросилась в комнату, зашибла ногу об дверной косяк, но, не обращая внимания на противную боль, принялась тормошить Антона.
- Ну проснись уже! Ты что, не слышишь?
- Что случилось? – пробормотал он, прячась лицом в подушку. – Спи давай.
Ему надо было рано вставать и идти на работу, где в последнее время дел невпроворот. И настоящих, серьёзных дел, не то, что какое-то пугало. Вета сжала зубы от злости.
- Ты вообще слышишь? Это нормально?
Антон сглотнул и сел, по-детски обхватывая колени руками. Света в комнате осталось совсем мало, но Вета видела, как он сонно моргает, и это её чуть успокоило – проснулся.
- Что слышать? – спросил он, с трудом разлепляя пересохшие губы. – Этот гул часто бывает. Наверное, подъёмные краны.
Ночью это объяснение могло показаться даже неплохим.
- Да нет, - зашипела Вета. – Он говорит. Слышишь? По-настоящему, словами.

- Кто? Тебе, наверное, приснилось. Спи уже, - вздохнул Антон и лёг, обняв подушку.
Она подтянула под себя ноги, вспоминая детскую страшилку про руку под кроватью, и ощутила вдруг, какие жаркие эти простыни. Невозможно сильно захотелось накинуть плащ и выйти в прохладную ночь. И правда, никто ведь её не остановит.

Глава 25. Снова

Она сошла с ума. Это Антон знал совершенно точно. Она вернулась утром, и туфли оставили на линолеуме мокрые следы. Она прошла прямо на кухню, села там, не снимая плаща, и посмотрела на него почти счастливо.
- Хочешь, я сварю кофе? Ты любишь кофе? – сказала Вета. Промокший плащ распахнулся на груди, а под ним была только ночная рубашка, тоже мокрая.
Баночка кофе завалялась на верхней полке шкафа – кто-то подарил, а варить кофе Антон не умел, да и времени не было заниматься такой ерундой.
- Я не знаю, - сказал он, растрёпанный и в не застёгнутой рубашке. Он не успел как следует испугаться её новому исчезновению, только горечь во рту ещё осталась. – Вари.
- Я всегда варила для Ми. Ну, для моей бывшей научной руководительницы.
От её плаща пахло ночью, дождём и ветром. Диким ветром, который никогда не появлялся на улицах города днём. Нет-нет-нет, днём было слишком опасно, его могли заметить. Дикий ветер выходил на охоту только ночью.
Молча Антон смотрел ей в спину и на свисающий почти до самого пола пояс плаща. Он сам себе до смерти напоминал ревнивого мужа из пошлых анекдотов, но вопрос выбирался наружу, лез через плотно стиснутые зубы.
- И где ты была?
Но она же сошла с ума.
- Нигде, просто гуляла.
- Просто это запрещено. Как тебя до сих пор не угораздило нарваться на патруль?
Вета обернулась к нему на мгновение, взгляд её был отстранённым. Рот чуть приоткрылся, будто она собиралась объясниться, но тут же мотнула головой и промолчала: «всё равно ты не поймёшь».
- Там совсем не темно ночью, - сказала Вета примирительно, - фонари почти нигде не горят, но небо светлое, и вода...
Она почти проговорилась, поэтому тут же замолчала. Зашипел кофе, роняя пенку на синее пламя. Вета выключила газ.
Она не выглядела сонной, скорее наоборот. Она словно спала всю ночь, а утром совершила пробежку вокруг двора, и утренняя прохлада покрасила её щёки в нежно-розовый цвет.
- Что происходит? – спросил Антон, хоть на его месте, наверное, глупо было требовать ответа.
- Ничего. Ты спал. Я не стала тебя будить. – Она села напротив и сложила руки, как примерная пятиклашка. – Тебе же на работу.
«Вот так и сходят с ума», - подумал Антон.
Ему нужно было решиться на что-то прямо сейчас, иначе – он опасался прийти вечером в пустую квартиру, пустую уже совершенно, а не на одну ночь. Чашка кофе стояла перед ним, и от сильного запаха почему-то тошнило. Она варила такой же кофе для своей бывшей…
- Пойдёшь сегодня со мной? – сказал Антон. – Тебе выпишут пропуск. Скучно же будет сидеть в квартире весь день.
- Нет. – Вета качнула головой. – Перестань, не хочу я путаться у тебя под ногами. Я найду, чем заняться.
«Будешь бродить по городу в ночной рубашке и плаще поверх неё».
- Что мне сделать? – беспомощно спросил он.

- Пей кофе, - улыбнулась Вета. – Одевайся и иди на работу.
Она ушла в комнату, скинув на ходу плащ. Переодеваться, наверное, а может быть, спать или просто сидеть на кровати в ожидании следующей ночи. Когда в дверь позвонили, Антон даже не удивился, только обжёг руку о горячую чашку и пошёл открывать, мысленно припоминая всех демонов.
У порога стояла девочка лет тринадцати с тёмными волосами ниже плеч. Она выглядывала из-под чёлки, как из шалашика, как будто пряталась и очень не хотела, чтобы её нашли. Ещё на ней поверх блузки и юбки была синяя форменная жилетка – и не было даже плаща. Антон невольно посторонился.
Девочка вошла, деловито вытирая ноги о резиновый коврик, поздоровалась и спросила:
- А где она?
Антон обернулся на прикрытую дверь комнаты, не сразу сообразив, как позвать Вету, но девочка всё поняла по-своему. Придерживая сумку, которая при каждом шаге хлопала её по бедру, она прошла мимо Антона и толкнула дверь.
- Елизавета Николаевна, вы к нам больше не придёте? – Голос полез вдруг на самые высокие ноты.
Антон увидел, как замерла Вета с расчёской в руке. Она была уже одета, по-школьному строго, хотя вроде бы и не собиралась идти на работу.
- Руслана, как ты меня нашла? – Уже ни капли не сумасшедшая, а обычная учительница, хмурится и задаёт каверзные вопросы.
- А вы не придёте, да? Нам Лилия сказала, и директор. Почему вы нас бросили?
- Руслана, ты выслушаешь меня или ты пришла только покричать? – Вета опустила расчёску на стол и сложила руки на груди, теперь уже совсем растворившись в своей роли.
Иногда Антону казалось, что учителя и не бывают людьми – простыми, понятными. Они бывают только учителями и никем другим, и их даже специально учат говорить учительскими фразами: «А голову ты дома не забыл?».
- Я не буду вас слушать, я вам верила, я думала, что всё изменится, а вы!...
Антон не видел лица девочки, но и видеть не хотел. Подозревал, что молочная бледность сползла с её щёк. Вета слушала молча, с поджатыми губами. Она даже не знала, какой неприступной выглядит, и как вообще эта девчонка с непонятной сумкой через плечо решилась штурмовать такую хмурую крепость?
- А то, что вы сбежали, это просто трусость и предательство, и ничего больше! Вы теперь спать спокойно можете, интересно? Вам Рония и Игорь не снятся?
Вета приподняла брови, что должно было означать возмущение, но заговорила она спокойно и – только когда Руслана выдохлась.
- Ты всё очень красиво сказала, но тебе ещё и не мешало бы подумать о том, что я не распоряжаюсь судьбами мира, Руслана. Хотя мне иногда очень хочется. И ты могла бы понять, что у меня могут найтись разные причины уйти с работы, а не только то, что я хочу бросить вас вам же и назло.
Руслана судорожно вздохнула.
- Знаю я, какая у вас была причина. Мальчишки бесились, вот и все причины.
- Нет, ты не права.
Вета указала ей на диван, и они уселись друг напротив друга, каждая прислонилась к подлокотнику.
- Что у вас случилось?
По спокойному тону Веты Антон уже понимал, что не успело случиться ничего страшного. И Руслана назвала только Ронию и Игоря. Если бы убили ещё кого-то, она выдала бы и это в запале злости.

Девочка нервно выпрямилась, откинула скорбный шалашик из волос назад, за спину.
- Приходил директор и говорил, что мы так плохо вели себя, и вы ушли из школы. Что у нас не те лидеры. Ну и вообще, всё то, что обычно говорят в таких случаях.

«А за спиной директора стояла Лилия и, теребя кисточки на шали, пристально смотрела то на него, то на детей из бывшего восьмого «А», - подумала Вета, - «из бывшего моего класса».
Может быть, они собрали всех бывших «ашек» в одном кабинете – словно классный час, а, может быть, ходили по тем классам, по которым разбросало её детей, и тогда их новые одноклассники смотрели на директора с тоской и интересом – ругали-то не их.
«Задумайтесь, возможно, вы идёте не за теми лидерами». Она словно слышала, как произносит это директор, отдышливо и очень веско. Те, кто сидят на первых партах, вжимаются в спинки стульев, потому что директор нависает над ними каменной глыбой. Те, кто сидят дальше, тихонько радуются этому.
«Вывернуть всё наизнанку, найти других виноватых – так умно, так по-учительски», - думала Вета и сама замирала от мысли, что вчера она сама была учителем и говорила нужные формальные слова, потому что такие слова созданы как раз для того, чтобы все кругом понимали лучше. Это как специальный код. Как азбука Морзе, только ещё проще раз в десять.
«А голову ты дома не забыл?», «вам одну оценку на двоих ставить?», «так, вышел и зашёл, как положено!».
- Почему вы не рассказали всё мне сразу? – спросила Вета, глядя Руслане в глаза. Она не любила откровенных разговоров, но в этот раз, как и в сотню предыдущих, всё вышло не по её воле.
- А что мы должны были сказать? – криво усмехнулась Руслана, глядя исподлобья. – Что, мол, пугало у нас тут ходит и кушает детишек? И вы бы сразу нам поверили?
Вета не выдержала и опустила глаза. Она первая. Просто поняла, что уже давно проиграла им во все возможные игры. К чему теперь исходить на анализы?
- Хорошо. Теперь я всё знаю. Но в последнее время всё успокоилось, разве нет? Город перестал приходить за вами.
Руслана помолчала, рассматривая Вету, и та поняла, что говорить о пугале «город» у них пока ещё было не принято. Возможно, они даже не знали, кто прячется под изорванным сюртуком.
- Вы были с нами, - произнесла она, как само собой разумеющееся, и на лице дрогнуло сердитое выражение. - Жаннетта Сергеевна тоже не сразу догадалась, что нужно делать, но потом поняла, и всё прекратилось. А потом Жаннетту выгнали из школы.
- А потом выгнали меня, - в тон ей повторила Вета, глядя на уголок обоев, бежевых, с витиеватыми узорами-веточками.
Как ловко у них всё это выходило. Приняли – прогнали. Сказали: «Как хорошо, что вы приехали!», а потом выдали: «вы берёте двух недельный отпуск». На что они рассчитывали? Что город за две недели съест всех, кто ещё остался в живых?
Вета молчала. Все её мысли были – просто роспись в собственной слабости. Что она могла сказать Руслане? Что город вчера приходил к ней, и что уйти от него удалось только каким-то чудом? Руслана ждала от неё готового решения на блюде, а решения не было никакого, даже самого маленького и некрасивого.

- Я должна подумать, что нам делать, - сказала Вета и прикрыла глаза. Она знала, какого ожидать ответа.
- Так я и знала, что вы ни на что не способны, - с ненавистью и отчаянием выдала Руслана и вскочила. – Да вам будет всё равно, если мы умрём. Вы нас не любите!
Вета подняла голову и взглядами встретилась с Антоном. Он всё ещё стоял в дверном проёме, хотя его никто и не замечал.
«Учителя не для любви нужны? А ты попробуй, объясни это подросткам».
Руслана выскочила из квартиры, жестоко хлопнув дверью, а Вета осталась сидеть и теребить юбку на коленях. Антон опустился на подлокотник.
- Ну я и дура, - сказала она задумчиво. – Боже, какая дура. С чего я вообще взяла, что смогу быть учителем?
Пальцы сжались, комкая юбку, и Вета сорвалась, наконец, выдав всю злобу и отчаяние.
- Ну скажи ты мне, что делать? Ты же мужчина, в конце концов! Скажи, что мне делать?

Солнце пекло, как сумасшедшее. Вета сидела на чужом стуле, поджав под себя ноги, и бездумно смотрела в одну точку. Через распахнутое окно в комнату врывался запах раскалённого асфальта. По трассе носились машины – визжали, как резаные. Потом затишхи. Крикнул кто-то, неразборчиво и сердито. Вета слушала радио и растирала онемевшую ступню.
-…Использовано оружие массового поражения. Жертв среди мирного населения удалось избежать, но часть прибрежных территорий ушла под воду. Потерявшим жильё предоставлены места в больницах и гостиницах.
Вета покрутила чёрную лаково блестящую ручку настройки, хоть ей и не разрешали трогать хоть что-то на чудом столе. Ей было тоскливо, хоть вой. Когда она ехала сюда – в запрещённый для неё до сих пор квартал – сил ещё хватало на какую-то надежду, теперь силы закончились совсем.
На гостевом стуле было неудобно. Она давно перестала корчить из себя благовоспитанную – забралась с ногами, грудью легла на стол и лбом в него ткнулась. Солнце напекало макушку.
По коридору прошелестели шаги, сквозь голос радио Вета услышала, как открылась дверь.
- Это та самая девушка, которая видела город?
Она подняла голову и обернулась: на пороге стоял мужчина, ничем особенно не примечательный. В сером костюме, с простоватым лицом, с фигурой среднестатистического гражданина с портфелем – он ничем бы не выделился из толпы.
- Да, - сказала Вета растерянно, понимая, что не знает, как к нему обращаться.
- Товарищ полковник, - подсказал он, улыбаясь одними губами. Вете стало раз в десять неуютнее. Он уселся на своё место – прямо под распахнутое окно и предложил: - Рассказывайте, так что вы видели?
Она не хотела ничего говорить, но вспомнила злую Руслану и заставила себя:
- Я работала учителем, и у меня в классе погибло двое детей.
Роберт медленно кивнул. Его руки спокойно лежали на столе, и Вета поймала себя на том, что хрустит суставами.
- Они ничего мне не рассказывали, но однажды подбросили записку. Что было в ней… я дословно не вспомню, но что-то вроде: «Пугало вернулось».
- Как-как, простите? – вежливо протянул Роберт.
- Пугало, - повторила Вета, чувствуя, как отчаянно краснеет. – Я, конечно же, подумала, что это шутка.
- Пугало, - повторил полковник, как будто чтобы лучше запомнить. – Так-так, я вас слушаю.

И Вета сообразила, что не знает, как перейти от смутных описаний к утверждениям.
- Потом я поняла, что оно существует на самом деле.
- Пугало? – снова уточнил Роберт, спокойно, будто к нему каждый день заявлялись сумасшедшие учительницы. – Да-да, продолжайте.
Она сглотнула и прислушалась: машины шумели по-прежнему, только теперь шелест шин по асфальту будто бы отдалился, а на первый план вышел низкий гул, как, бывает, гудят высоковольтные провода. Это радио, поняла Вета, она увела звук, но не решилась выключить совсем, когда вошёл Роберт.
Вета обернулась на чёрный радиоприёмник – зелёная лампочка сети не горела.
- Я его увидела. Ну, он ко мне сам пришёл.
- Он? – переспросил полковник, складывая большие пальцы подушечками друг к другу. Тон его больше не казался Вете рафинированно вежливым. Нет. Скорее, холодным.
- Да, я толком не знаю, как его называть. Город? Тогда «он». А пугало…
- Город, - определился за неё Роберт, и Вета вдруг отчётливо ощутила, как он привык приказывать. Он, наверное, никогда и не говорил по-другому.
- Ладно. – Она снова вспомнила Руслану, чтобы не замолчать. Если она договорит, и тогда проблемы восьмого «А» перестанут быть её проблемами. Пусть их решает этот человек, который привык приказывать. – Я шла домой, и он вышел ко мне. Он выглядел и правда очень похоже на пугало.
- И что же он от вас хотел? – почти перебил её Роберт. Его мало интересовала внешность пугала.
- Он говорил мне «пойдём». – Вета поджала губы. Глаза полковника опустели. Похоже, он не верил ни в одно её слово, и рука вот-вот потянулась бы к трубке телефона – вызывать врачей.
- Просто «пойдём» и всё? – жёстко проговорил он.
- Да, - прошипела Вета сквозь сжатые зубы, уже начиная терять терпение. Зря Антон привёл её сюда, он хотел помочь, но как бы это не навредило ещё больше. – Просто «пойдём». Но я не пошла. И он меня оставил в покое.
На секунду повисло молчание. Роберт пожевал губами, глядя в стену.
- Хорошо, я вас понял.
- Что вы поняли? – сказала Вета, ощущая, как болезненно начинает колотиться кровь в висках. – Товарищ полковник, это пугало… то есть город убил двоих детей. Остальных нужно спасать, вот зачем я пришла. А не затем, чтобы развлечься.
- Я вас понял, - с нажимом повторил Роберт.
Шум машин давно потерялись за низким протяжным гулом, который Вета теперь чувствовала буквально кожей. Город дрожал, и дрожь передавалась ей.
- Но вы даже не спросили, как…
- Это лишнее, - отрезал полковник. – Вас проводят.
Она встала, запоздало сжимая зубы. Хотелось тоном Русланы закричать о трусости и несправедливости. В комнату вошёл молодой человек в чёрной военной форме и кивком пригласил её на выход. Вета развернулась на каблуках, замечая напоследок, что Роберт по-прежнему смотрит в одну точку на обоях, и взгляд у него всё такой же холодный и пустой.

Её довели до выхода, на стоянку вывели под руку и усадили в машину.
- Я сама могу добраться до дома, - сдавленно сообщила Вета, но лицо её провожатого осталось каменным.
Дверца оказалась заблокирована.
- Вы что, с ума сошли? – поинтересовалась Вета. – Или у вас в сумасшедшем городе похищение человека не считается преступлением?
- Приказ маршала, - сухо объяснил её попутчик.
Она втянула воздух и ничего не ответила.

Гадкое ощущение, будто произошло что-то плохое и непоправимое стало почти материальным. Гул в ушах не прекращался ни на секунду, изредка она не слышала сквозь него даже собственный голос. Но из скрежета железных труб и воя ветра в переулках больше не скрадывалось слов. Этот голос города походил скорее на плач.

Глава 26. Пустырь

Давно пропали придорожные знаки. Вета следила за пейзажем, но очень скоро призналась себе, что не узнаёт эти места и одна отсюда не выберется. Тем более что улицы странно опустели. Окна казённых зданий смотрели на неё, как Роберт, холодно и пусто. У их фасадов сидели каменные демоны, а на крышах распростёрлись силуэты женщин-птиц.
- Вы слышите это? Это что? – спросила она и поняла, что за гулом уже совсем не различает своего голоса. Сердце как будто окатили кипятком. Вета несколько секунд не смела шевельнуться, гладя, как завороженная, на раскалено-белый солнечный диск в конце дороги.
Водитель быстро обернулся на неё, но ничего не ответил. Серые громоздкие здания вырастали по краям дороги и кренились, и горело зарево в конце пути. Дорога мягко ложилась под колёса машины, и зарево быстро неслось навстречу.
Она видела, как по краям дороги появляются люди в чёрной форме, слишком выглаженной для действующих военных. Их машину пропустили через несколько заслонов и ворот – Вета сидела с прикрытыми глазами и ничего не слышала, кроме мистической оперы из гула со скрежетом на заднем фоне. Она ощущала себя беспомощной и глупой.
Её вывели из машины, поддерживая под локоть, наверное, чтобы не свалилась раньше времени, провели через какие-то двери, пороги и ступеньки. Когда в глаза снова ударил яркий свет, Вета осознала себя на небольшой бетонной площадке. Впереди плескалась вода, накатывая на бетонный парапет, словно сдавленный гигантской ступней. Он смялся, как пластилин, и река теперь облизывала берег.
Ещё один серый дом, и снова пороги-двери-ступеньки. Казённые голые стены. Опять люди в форме: краткие слова-приказы, лязг замков, чёрная форма. Вета осознала, что гул отступил, когда её привели в холодную комнату, всю обстановку которой составляли стол и два стула.
К ней вышел мрачный офицер, но сосчитать звёзды на погонах Вета не смогла, она до сих пор была ослеплена солнцем. Он не садился. Ходил от стены к стене и руки сцепил за спиной.
- Ваши имя, фамилия отчество.
С его стороны на столе лежала толстенькая папка на завязках, с номером, выведенным чёрными чернилами. Вета бездумно рассматривала цифры.
- Раскольникова Елизавета Николаевна.
- С какой целью вы приехали в закрытый город?
«Что с того?» - думала она. – «Вся моя жизнь уместится на паре страниц. На меня не станут собирать досье. Но он говорит со мной, как с серийной убийцей».
- Вы говорите со мной, как с серийной убийцей, - выдала она тускло. – И вообще, по какому праву меня сюда привезли?
Так говорили все преступники в книгах, которые читала Вета.
Военный остановился, упёрся в стол кулаками, и если бы Вета не смотрела мимо, его глаза прожгли бы в ней дыры.
- Я спрашиваю, с какой целью вы приехали в город?
Вета отвернулась.
- Меня пригласили работать учителем в школе.
От серых стен на душе сделалось ещё пасмурнее. На набережной палило белое солнце, но оно не грело. Вета не ощутила тогда его тепла на замёрзших ладонях.
- Вы до сих пор работаете учителем?
- Нет, меня выгнали. – Она не задумалась даже ни на секунду. Внутри давно жило ощущение, что в школу она больше не вернётся, даже если загнётся от тоски.
- Почему?

Вета отлепила пересохший язык от нёба.
- Потому что я не нашла общий язык с детьми. Они вечно срывали уроки.
Эти отговорки даже самой Вете показались гнилыми насквозь, но она не знала, что ответить, правда, не знала. Однако военный проглотил её ложь. Может быть, он не слушал вообще, и ему было важно только, чтобы она отвечала чётко и по теме разговора.
- Вы видели город?
- Да. – И вот тут голос дрогнул. Вета не знала, стоило ли говорить правду, или лучше прикинуться сумасшедшей? Ничего не знает, ничего не говорила.
- Как он выглядел?
Серые стены. Она не выбралась бы отсюда, даже если руку ей подало бы само пугало. На набережной облизывала берег тёмная вода Совы. По радио говорили, что где-то разрушилась набережная – испытали какое-то сверхновое оружие. Не здесь ли? Парапеты погнулись словно от удара огромным кулаком.
- Как человек, только без рук и ног. Пустая одежда, - попробовала объяснить Вета, разлепляя высохшие губы. Как она собиралась рассказывать восьмиклассникам про синтез белков, если не могла даже описать пресловутого монстра? – Можно мне воды?
- Отвечайте на мои вопросы, - отрезал следователь. У него бы восьмиклассники не распустились. – Что он вам сказал?
Её даже не удивило, что за городом признали способность говорить. И как это произнесли. Именно что, говорить. Не сипеть ржавыми трубами, не гудеть, как ветер. Говорить. Впрочем, он мог сказать так для простоты.
- Ничего. – Вета подняла голову и улыбнулась. – Постоянно что-то гудело, но он не разговаривал.
Следователь остановился. Губы, тонкие и белёсые в свете голой лампы, поджались.
- Вы до сих пор говорили правду. Мне не хотелось бы… ссориться. И добиваться правды другими способами. Так что он вам сказал?
Оказалось, что её очень легко сломать. Заболели глаза. Вета закрыла лицо ладонями.
- Он хотел, чтобы я пошла с ним.
- Значит, он говорил просто «пойдём»? Может быть, что-то ещё? – Он всё знал и без неё, ничему не удивлялся, и, наверное, просто выполнял какие-то свои протоколы. Чистая формальность.
- Что-то вроде «любовь» или «любить», я уже не помню точно.
Следователь опёрся рукой на край стола – устал, наверное, - и Вета смотрела на его криво обломанные ногти. Она грела руки дыханием.
Следователь сел, нацарапал что-то плохо пишущей ручкой на чистом листе. Ей было всё равно, что. Она не вытягивала шею, не ёрзала, пытаясь рассмотреть.
- Всё, - удовлетворенно кивнул он. – Уведите.
- Не помню того момента, в который вдруг стала государственным преступником. И это, наверное, самое паршивое, - сказала Вета ему в лицо, когда открывали тяжёлые замки на двери. Следователь посмотрел на неё пустым взглядом – как Роберт – и вернулся к бумагам.

Она вслушивалась в голос города и теперь не разбирала ни слова.
«Может быть», - думала Вета. – «Он никогда ничего не говорил, а мне просто почудилось. Больное воображение. Нервы».
Солнце заваливалось за Сову, мазало волны красной краской.
«Да ну», - думала Вета. – «Следователь же сказал, что город говорит. Значит, не одной мне казалось».
Она давно устала биться в истерике, колотить кулаками по серой стене и ломать ногти о единственную защёлку на раме окна. Она давно расколотила единственную чашку, которую ей оставили. Белые осколки валялись теперь повсюду, блестели в солнечном свете.

Вета давно сидела в углу, побросав туфли в соседний, и смотрела на серо-красную Сову.
Она, кажется, только сейчас поняла, почему закрыли город. И всё, что Антон рассказывал про магов из другого мира, показалось сущей ерундой.
- Ты бы меня всё равно не выпустил, да? – сказала она, щурясь от яркого света. Там, где река сливалась с горизонтом, полыхал белый шар солнца. Вета моргнула и отвернулась, чтобы дать отдых уставшим глазам.
Она поняла, что всю осень боялась совсем не того. Она боялась, что окончательно тронется умом от свинского поведения восьмиклассников, потом боялась, что её не отпустят обратно. Ещё позже она боялась, что умрёт кто-нибудь из детей, и Лилия встанет в дверях её кабинета ангелом презрения с шалью на плечах
А в это время настоящий страх стоял за её спиной, дышал в шею запахами воды и листьев и ни разу не спустил с неё глаз. Вета повозила босой ступнёй в чулке по паркетному полу комнаты, растолкала осколки в разные стороны, вычистив площадку перед собой. Вытянула онемевшие ноги.
И призналась себе в том, что её ничего не держит. Это было пустое и эгоистичное желание избавиться ото всех проблем. Самоубийство никогда не прельщало Вету, потому что она смотрела на подобные случаи глазами биолога. Гадко как-то лишать себя жизни, бессмысленно и бесцельно. Но она знала, что если город ещё раз придёт к ней, она ему не откажет.
Ей нечем здесь жить, и ей некуда возвращаться.
Некстати вспомнилась черепаха из живого уголка. Она была такой жуткой в своём упорстве, царапала стенку аквариума, тянулась и снова плюхалась в воду. Черепаху можно было пожалеть, её упорству можно было позавидовать. Вот только у Веты возникало совсем другое чувство, о котором она так и не сказала Миру.
- Дура, ну выберешься ты из аквариума, и что дальше? Подохнешь с голоду или от недостатка влажности, или тебя придавит тем булыжником, который призван не пустить тебя на волю. Или полезешь обратно в аквариум, в тёплую мутную водичку и умрёшь там, раненая осколками мечты. Дура.
«Дура», - сказала себе Вета. – «Куда ты-то лезла из своего аквариума? Сидела бы себе в иле и тине под крылышком Ми, выслушивала бы болтовню Илоны, морщилась бы, кривилась, скучала на заднем сиденье автобуса, слушая в наушниках тишину. Цапалась бы с Андреем по пятницам. Но жила бы, жила!
«Где теперь моя мутная водичка?» - усмехнулась Вета, чувствуя себя совершенно чокнутой – сидит на полу, улыбается, обзывает себя саму. – «Вот так вылезешь из аквариума, а там что? Там ничего нет».
Она не заметила, когда он пришёл и как. Город замер у окна, неловко расставив ноги, будто боялся потерять равновесие.
- Ну вот, - сказала Вета полголоса, щуря глаза, в которые словно бросили горсть песка. – Ты пришёл. Что скажешь?
Стало тихо, разом оборвались гул и скрежет. Солнце рисовали нимб над его головой, а ткань на лице чучела кривилась. Вместо улыбки? Гримасы ярости?
Он засипел почти по-человечески, хотя звуку просто неоткуда было идти, и лучше бы Вета слушала уже привычный гул. От нового голоса её мороз продрал по коже.
- И-и-и-а-а-а-и…
Ей хотелось зажмуриться.

но веки как будто окаменели. Вета смотрела на белое сияние солнца и чувствовала, как снова начинают болеть глаза. По босым ногам потянуло холодным ветром. Смятая юбка на коленях шевельнулась от него, и ветер пощекотал пальцы Веты.
- Ты? – переспросила она, начиная вдруг собирать в слова бессвязные звуки.
- О-о-о-э-э-э.
- Ты обеспокоен?
Потянуло запахом стоялой воды, гнилых растений и ещё чего-то, чем пахнет на болотах. Он тянул свою песню, а Вета проходила все стадии от ужаса до безразличия. Похолодели пальцы, мурашки побежали по ногам вверх. Она слышала, как клацают её зубы, потом уже тряслась всем телом, не могла прекратить, а через секунду возвращалось холодное спокойствие и способность снова складывать слова из нечленораздельных звуков.
- Ты болен? – догадалась она, и в комнате стало тихо-тихо.
Город переступил на месте, словно раздумывал, стоит ли ему подступиться ближе. Вета поняла, что угадала. Вдруг возобновился весь рёв ветра в трубах и скрежет. Она вздрогнула, но всё тут же стихло.
Вета поняла: ему говорить так было привычнее, он не любил «по-человечески». Ткань вместо лица снова кривилась, как от боли.
- Тебе больно? – спросила Вета, снова начиная дрожать. Болотом пропахла вся её одежда и волосы, разве что только капли грязной жижи не текли по рукам.
- А-а-а-а!
Она поняла это, как «да».
Вета судорожно сглотнула, чуть не закашлялась. Она не знала, как вылечить город и что ему ответить. А город ждал, покачиваясь из стороны в сторону на длинных, судорожно выпрямленных ногах.
- Тебе плохо, и ты хочешь забрать меня?
Он дёрнулся, поднял страшное сморщенное лицо, рукава неодинаково зашевелились. Вете почудились горькие морщины на его лбу, хотя какой лоб, если нет глаз?
- Тогда забирай, - сказала она, а собственный голос отделился и стал чужим. Колени больше не дрожали и не холодели пальцы. Не было в её решении никакой жертвенности, и Вета только вскользь подумала о восьмиклассниках. Только о черепахе она думала снова и снова.
Вокруг неё оглушительно заскрежетало железо, здание дрогнуло, и с потолка Вете на колени посыпалась белая крошка. Она, кожей ощущая его ярость, подобрала под себя ноги и спиной вжалась в стену. Зажмурилась, закрыла руками голову.
Скрежет стих, только гул ещё был различим, но и он отдалялся. Из разбитого окна пахнуло водой и осенью. Вета открыла глаза: в комнате было пусто, и солнце почти завалилось за Сову, оставив над горизонтом только бледный бок. Небо серело и накрывало разрушенную набережную туманной пеленой. Вета поняла, что не так было в пейзаже.
Река сожрала ещё несколько бетонных плит, подступила теперь почти к улице. Берег в полумраке казался и правда откушенным – неровным, резко обрывающимся к самой воды.
На дрожащих ногах Вета стояла у окна и отламывала осколки от треснувшего стекла. В его середине зияла дыра-звезда, а ночной воздух оказался приятным до истеричного счастья.

Антон ждал её в комнате для допросов – на месте следователя. Он посмотрел виновато и отвёл взгляд, продолжая вертеть в руках колпачок от ручки.
- Как-то не привыкла сидеть в тюрьме, - ответила она на его безмолвный вопрос, усаживаясь напротив. Вета пригладила волосы.
Она преувеличивала, конечно. Она жила тут, как в гостинице – в небольшом, но симпатичном номере, куда её переселили после визита города. Но оказалось, что насильственное ограничение свободы давит, даже если в обычной жизни живёшь как затворник.
- Это ошибка, - сказал Антон виновато. – Тебя скоро отпустят.
- Знаю я, какая ошибка, - этот ответ Вета готовила всю ночь и очень торопилась его произнести. – Хотели скормить меня городу, а он вдруг передумал. Вот и вся ваша ошибка.
Она выдохнула сквозь зубы.
- Они и детей ему скармливали, да? Только детей было легче. Они не знали, и им никто не верил.
Вете стало жалко Антона, он смотрел, как бездомный пёс. Пни его – и примет с той же покорностью.

- Ладно, я верю, что ты не знал. Но ты мог быть и повнимательнее. Тоже мне, следователь, - фыркнула Вета, откидываясь на спину стула.
Она с удивлением обнаружила на лице Антона улыбку и вовсе не виноватую.
- Ты думаешь не с той стороны, - сказал он.
- И с какой же надо? – Ей осталась единственная свобода – думать, и поэтому Вета искренне возмутилась. Уж не собирается ли он ей указывать?
В комнате, как и вчера, горела унылая лампочка без абажура, большая чёрная тень дёргалась на стене и заставляла Вету нервничать.
- Ну, ты не задумалась, почему город оставил тебя?
Вета опустила лицо на ладони, с силой потёрла щёки, пальцами сжала уголки глаз.
- О, а ты, наверное, понимаешь логику этого существа, да?
- Ты сама мне её рассказала. Он не забирает тех, кого держат в этом мире. Восьмиклассников просто заело на этой любви, помнишь?
Взгляд Веты остекленел. Она долго не могла моргнуть, обдумывая его слова.
- Хочешь сказать, что это ты… меня держал?
Антон выдохнул, как будто даже с облегчением, а Вета замерла, ожидая неприятного поворота в разговоре.
- Да, это многое объясняет, - сказала она сдержанно. – Можно даже притянуть все события к нашей версии. За уши, правда. Ну и что с того?
Он наклонился к столу, упираясь в него локтями, весь подался вперёд.
- Я знаю, что не нужен тебе.
Вета молчала, хоть тишина и нервировала не хуже этой дёрганой тени на стене.
- Но пока я думаю о тебе, город тебя не заберёт.
Она отвернулась совсем и теперь смотрела на тень и на стену, а если прищуриться, то лампа пускала жёлтые лучи во все стороны.
- Теперь я понимаю, почему он так разозлился, - сказала Вета, с трудом заставляя двигаться онемевшие губы. Ей хотелось увильнуть в другую тему. В любую другую. В этой ей было горько и неуютно, как живой мухе, которую прикололи булавкой, а она ещё шевелит лапками, но уже никуда не денется.
Она знала, что теперь последует вопрос в лоб, и он последовал.
- Ты останешься со мной?
- Вроде бы я по своей воле никуда и не сбегала, - дёрнула головой Вета.
Скрипнул его стул, хотя, казалось бы, ближе уже не подвинешься, и Вета ощутила знакомый запах подгоревшего кофе. У Ми тоже постоянно сбегал кофе, бились чашки и куда-то пропадали важные бумаги.
Антон вздохнул.
- Ну не совсем же я дурак. Я вижу, что ты меня не любишь.
- Мир не на любви стоит, - со злостью процедила сквозь зубы Вета. Тень задёргалась, стала ещё уродливее. С самого утра Вета не слышала привычного гула, и то и дело ловила себя на мысли, что готова метаться от беспомощности, что не может найти себе места.
- Ошибаешься, - спокойно заметил Антон. – Спроси у своего города, если хочешь убедиться. На любви.
Город. Он молчал. Его могло быть не слышно в камере для допросов – хорошо. Но его не было слышно даже из её комнаты, где окна выходили на набережную, на примятый бетонный парапет. Вета судорожно вздохнула. Шумела в открытую форточку Сова, и всё. Город молчал.
- Что ты от меня хочешь? – нервно спросила Вета.
- Ты дашь мне ещё один шанс? В обмен на то, что я буду тебя держать.
- Да хоть сколько угодно! – сорвалась она. – Хоть сто шансов. Ты меня устраиваешь, полностью. А любовь – бред. Разговаривай о ней с восьмиклассниками, если хочешь.

Глава 27. Стены из тонкого стекла

Через миг я взорвусь на осколки
И наполню собой пустоту.

Следующим утром Вета собрала немногочисленные вещи и уехала в свою квартиру. Утром, как только туман поднялся с асфальтовых дорог. Она не чувствовала никаких угрызений совести. Обещания? Пусть. Ни одни на свете обещания ещё не удержали ни одного на свете человека.
Она продрогла в полупустом автобусе. Глаза закрывались сами собой, но сны не приходили. Облетевшие деревья кутались в тумане, а окна высоток блестели от солнечного света. Город опустел, и это Вета заметила только сейчас, из окна автобуса.
Она ни с кем не встретилась, пока шла наискосок двора. Лифт одиноко прогудел в гулкой шахте, ключ послушно и легко повернулся в замочной скважине.
В её доме повсюду лежала пыль. Первым делом Вета открыла окно. Отсюда не видно было трассы, ни жёлтых фонарей. Только разноцветная площадка. Отсюда пахло далёким дымом.
Вета прошлась по комнате, скидывая на ходу плащ, и снова замерла у окна. Она быстро продрогла – погода, хоть и солнечная, всё больше напоминала, что осень уже совсем наступила.
А город молчал. Вета походила по комнате, переставляя какие-то вещи, хоть с таким количеством вещей у неё и не могло быть беспорядка, и снова вернулась к окну. На подоконнике громоздились забытые некогда листочки с контрольными работами пятиклашек. Город молчал, как мёртвый, и она различила только далёкие шумы моторов, но ни одной знакомой нотки.
Бросив сумку не разобранной, она с ногами залезла на кровать.
- Это был шум воды в трубах и ещё так скрипят подъёмные краны, - прошептала Вета сама себе и зажмурилась, что было сил. Холодный ветер из окна осторожно касался её щиколоток. Город молчал.
- Его никогда и не было, - сказала Вета и сама почти поверила.

Она шла в школу, как на эшафот. На светофоре встретила компанию девятиклассников, и с каждым по очереди поздоровалась. На низенькой ограде клумбы сидели незнакомые ребята, не из её класса, но Вета ради разнообразия кивнула и им. Уродливые голые стебли, которые так и не собралась срезать Алиса, были уже обломаны и валялись на взрыхлённой земле.
Оказалось, Вета совсем забыла, как пахнет свежевымытый паркет. Как он скрипит под каблуками туфель. Она остановилась на втором этаже, чтобы взглянуть на дверь своего кабинета. Даже отсюда виднелись металлические штыри в щели между дверью и косяком. В сумке валялся ключ, который позабыла отобрать у неё Лилия, но заходить туда Вете всё равно не хотелось.
Там же всё по-старому: на подоконниках нагромождение комнатных цветов, выцветший манекен таращится пустыми глазницами, и пахнет кабинетом биологии, а ещё старыми бумагами, которые остались после Жаннетты. Печенье Розы в банках. Цветник, да и только.
Вета усмехнулась, снова берясь за перила. Хорошо бы и дальше никого не встретить.
Многие двери классов были заперты, и за ними притаилась тишина. Кое-где шли уроки. Она похолодела от понимания, что не так давно и сама работала тут. Какой же она была идиоткой, не смогла понять всё и сразу.
Вздох облегчения вырвался из груди Веты, когда она увидела свет за дверью музея.

Старый паркет выдал её, и Мир, сидящий за столом, обернулся.
- Добрый вечер. Давно тебя не было. Куда пропадала?
Конечно, он ничего не знал о её «отпуске» и поинтересовался только из вежливости. Вета села напротив, сложила руки перед собой, как примерная пятиклассница.
- А там наша черепаха опять чуть из аквариума не вылезла, представляешь? – усмехнулся Мир, листая пыльные документы. – Пришлось сверху ещё старый аквариум поставить, чтобы она стекло не поднимала.
Следы Петербургского вечера стекали у Веты по плащу, на пол и высыхали на паркете и на её туфлях. Зонт она бросила в углу.
- Помнишь, ты говорил, что знаешь про город?
Мир взглянул на неё, затолкав очки поглубже на переносицу.
- Ну да, я вообще-то читаю лекции по истории. – В очках Мира мелькнул блик от жёлтой лампы. Мелькнул и погас.
- Не совсем тот город, - бесцветно перебила его Вета. – Другой. Помнишь, ты ещё говорил, что он не может быть таким сильным. Не поверю, что такое можно скрыть. Ты же знаешь о нём, правда?
Они помолчали. Пыльные шторы комнаты-музея были раздёрнуты, и Вета увидела, как в сером небе чертит линии дождь. Город молчал, только капли скреблись по окнам.
- Мне очень важно, - сказала она, замечая, как дрожит голос, и не стала сдерживаться. Пусть так.
Мир стянул очки и бросил их на бумаги, так что теперь на немытой столешнице красовались два блика от линз.
- Так что именно тебе интересно?
У неё не было сил идти обходными путями.
- Почему он замолчал?
Очки стукнулись о поверхность стола, когда Мир столкнул их и захлопнул папку. Он сощурился, и стал совсем беззащитным.
- Замолчал?
Вета в нетерпении тряхнула руками.
- Он говорил. Не знаю, как ещё назвать гул этот. А теперь замолчал. Почему? Он больше никого не заберёт? Он взял передышку? Что случилось?
Мир поднял руки, словно сдаваясь на милость победителя.
- Подожди, давай не так быстро. Существо города вряд ли может говорить. Оно бестелесно. Тот звук, который все называют голосом города, может быть чем угодно, это же просто местная достопримечательность. И что ты имеешь в виду, когда говоришь «заберёт»?
Вета покачнулась вместе с длинной скамейкой, на которой сидела. Одежда уже подсохла, но дрожь начала бить Вету только сейчас. Она натянула рукава плаща по самые кончики пальцев. Скреблись за стеной кролики – она прекрасно это слышала. А город молчал.
- Он забрал двоих детей при мне. И до меня, наверняка. Он мог забирать только детей, рождённых в нём, в год основания. Как ты сказал бы, он от этого становился сильнее, да?
Вета вспомнила вдруг свою жуткую фантазию: она будет идти в школу, а по соседнему тротуару будет шагать высокий сгорбленный старик-город. Он обернется и глянет ей вслед.
Мурашки побежали по спине.
- А потом что, когда он стал сильнее? Он теперь может забирать кого угодно? И почему он замолчал?
Она говорила и забывала, что Мир ничего не знал о событиях её последних недель. Он страдал и морщился, а Вета всё говорила, не в силах остановиться. Даже если бы под дверью подслушивала Лилия, она бы высказалась до конца.
Но Мир спросил совсем не о том, о чём ей думалось, он спросит.
- Почему тебя больше всего беспокоит его молчание?

Она хотела бы сказать о затишье перед бурей и о том, как нагнетает тревогу тишина в подворотнях, но только приоткрыла рот. Мир чуть-чуть улыбнулся.
- Это всё очень страшно, что ты рассказываешь о детях. Если так и есть, это очень страшно.
- Он уже давно не забирает детей, - выдала она машинально и опустила глаза. – И я думаю, детей ему скармливали специально. Их даже собрали в один класс, чтобы удобнее было следить. Им даже пригласили нового учителя, из другого города. Чтобы ничего не понимал и не дёргался. Всё ещё страшнее, чем ты думаешь. Намного страшнее.
Мир не шевельнулся. Он либо поверил ей и остолбенел от ужаса, либо посчитал сумасшедшей и теперь старался не разволновать.
- Не знаю, зачем я это тебе рассказываю, - призналась Вета. - Просто меня вчера возили… на другую часть набережной и пытались скормить городу. Он меня не забрал. Не знаю, может, заберёт сегодня или завтра. Не знаю. Я хочу, чтобы хоть кто-то мне поверил. Они знают, что город существует, и хотят сделать его сильнее.
Когда Вета замолчала, он принялся постукивать пальцами по столу. В такт дождю.
- Они хотят выиграть войну, - сказал он вдруг очень уверенно. – Ну, у людей не так уж много шансов победить магов. Может, это – единственная.
У неё похолодело в затылке, как будто кто-то прикоснулся холодными пальцами. В школе шли уроки, но музей приткнулся в тёмном закоулке на последнем этаже, поэтому до него не долетало звуков обычной жизни. Даже кролики за стенкой притихли. Вета попробовала дыханием согреть ладони.
- Я не знаю, что теперь делать.
- А что ты можешь сделать? – сказал Мир с нажимом и тяжело лёг грудью на край стола. – Если они хотят кормить город детьми и воевать, они будут кормить и воевать. Тебе нужно уехать. Есть хоть какая-то возможность?
Из Веты вышла вся смелость. И снова зашебуршались кролики – так обыденно, привычно. Утром к ним наверняка приходила лаборантка. Положила каждому капусты, каждому сказала: «У-тю-тю, ты пушистик мой!», и как всегда, не промыла глаза рыжему. Вета сто раз напоминала ей, а та боялась слова «антибиотик», хотя кролика давно пора было тащить к ветеринару. «Животная боится!»
- Я не уеду, - горько вздохнула Вета и облизала с губ горечь.
- Почему? Собираешься спасать детей? Поднимать их на восстание? Что же ты будешь делать-то?
Губы опять пересохли.
- Ничего. – Вета прикрыла глаза. – Просто жить. Я хочу здесь жить. Именно в этом городе. А, ещё меня уволили из школы. Так что я пойду.
Мир догнал её у дверей и вцепился в локоть. Из коридора тянуло сквозняком, так что пошли мурашками только немного отогревшиеся её руки.
- Мне не нужно никаких ответов, я теперь и сама всё знаю. И знаешь, это хорошо, что я больше никогда не увижу свой класс.
- Боишься пожалеть? – спросил Мир, щурясь, потому что очки оставил на столе.
- Нет. Я не пожалею. Я больше никогда не вернусь в школу. – Она усмехнулась. – Ну, только завтра, за трудовой. И мне всё равно, что я буду делать дальше. Я просто хочу здесь жить. Только бы он снова заговорил.
Вета вырвала руку и вышла, едва не споткнувшись в кромешной темноте.

Она кое-как пережила тихую ночь – сначала бродила по городу, но быстро устала. Вторую половину провела в кровати, пытаясь заснуть. А утром, чтобы отвлечься хоть чем-то, спустилась в магазин. По пути Вета заглянула в почтовый ящик и вытащила на свет пыльный самодельный конверт, сделанный из тетрадного листа. Она поставила тяжёлую сумку на пол, разорвала заклеенный край и долго не могла понять смысла слов, по которым скользила взглядом – раз, другой, третий.
«Почему вы не вернётесь? Вы всё ещё обижаетесь на нас? Это неправильно, потому что мы не хотели вашего ухода».
Вета усмехнулась и спиной привалилась к зелёной подъездной стене. У детей короткая память, а сегодня она собиралась идти в школу за трудовой. Не хотела бы она столкнуться с кем-нибудь из бывшего восьмого «А». Опять будут расспросы и обиды.
«Теперь, когда вы всё знаете, нам будет проще вместе. Мы поняли, что вы как-то защитили нас. Нужно поговорить об этом! Мы вас ждём».
Подписи не было, но Вета узнала аккуратный почерк Русланы.
- Если бы всё было так просто, - сказала она вслух и, комкая, сунула письмо в сумку. Оставалось только медленно тащиться на свой этаж, снова и снова перебирая в уме слова, нацарапанные на клочке линованной бумаги.
Поняли, простили, забыли? Ничего не изменится. Детская память такая короткая. Сегодня они обещали вести себя лучше, завтра они опять разгромят кабинет биологии. Чтобы быть учителем, нужно не рвать себе душу из-за каждого нового промаха. Вета точно знала, что не вернётся. Абсолютно точно.
«Мы вас ждём». На низенькой изгороди у клумбы. Или они больше не собираются там до уроков?
Дома ей снова стало невыносимо, не помогало даже открытое окно. Вета маялась в душных стенах. От нечего делать она накинула плащ и вышла во двор. До ближайшей телефонной будки дошла, лениво заложив руки в карманы, и простояла так несколько минут, глядя на серый телефонный аппарат сквозь мутное стекло.
Небо над городом хмурилось, собираясь рассыпаться дождём. Она плохо помнила, как добралась до школы. Ноги ныли, и туфли были забрызганы грязью, поэтому Вета решила, что шла пешком. Она специально обернулась, когда шагала по тротуару: но по соседнему никто не шёл, тем более там не было высокого нескладного старика.
С ней опять кто-то поздоровался. Вета обернулась и увидела ярко-красную сумку, какая была у Арта. Владелец сумки успел скрыться за стволами деревьев. Вета прошла мимо пожухших клумб, мимо бумажных голубей в мусорной урне и поднялась по ступенькам в тихую школу.
В приёмной директора тоже пахло дождём, и в окно улыбался антропоморфный динозавр. Вета села на непредложенный ей стул и покорно сложила руки на коленях.
- А Олега Семёновича… - начала было обернувшаяся к ней секретарша.
- Мне уже всё подписали, просто разбирайтесь в документах сами, - перебила её Вета. – Вы не волнуйтесь так. Трудовую вернёте потом. Мне нужна Лилия.
- Она у себя. А что вы…
Вета на прощание подмигнула динозавру. На лестницах не с кем было сталкиваться, и даже в учительской гулял только сквозняк, ерошил страницы брошенной на столе книжки.

В своём кабинете, склонившись к столу, сидела Лилия с остро заточенным карандашом в руках.
- Зачем вы пришли? – Она встрепенулась вся, от кончиков пальцев и до кисточек на накидке.
Вета вспомнила, что боится её, но как-то слишком поздно. Она подпёрла спиной дверь.
- Я увольняюсь. – Вета опустила взгляд в пол, чтобы переждать бурю завучского гнева. Лилия, наверное, сверкала глазами, целилась карандашом ей в сердце. Судя по звукам, она схватила трубку телефона.
- Зайди ко мне, прямо сейчас!
Вета подняла глаза.
- Не вижу смысла здесь работать. К тому же, я хотела сообщить, что у вас ничего не получится.
В дверь уже осторожно стучались. Вета отошла в сторону, чтобы посмотреть на настороженное сухонькое лицо Розы, которое просунулось в щель между косяком и дверью.
- Так, как я и говорила, - быстро бросила ей Лилия, совсем не глядя на Вету, словно её не существовало.
Роза, мило улыбаясь, повернулась к Вете.
- Вы, наверное, немного расстроены из-за детей. Кто же вас расстроил, скажите нам фамилии?
Та тяжело выдохнула. Откровенного разговора с Лилией не получалось. Вета хотела взять позицию наскоком, ошарашить Лилию, но у той оказались ещё более далеко идущие планы.
- Меня никто не расстраивал, - выдала она, изображая улыбку. Уголки губ бездарно кривились. – Дети прекрасные, совершенно замечательные дети. При чём тут они?
- Но вы же решили уходить не просто так? – напирала Лилия, постукивая своим карандашом по столу, отчего у Веты едва не случился нервный тик.
Роза и Лилия окружили её, отрезав всякий путь к отступлению. Лаборантка негромко вещала из-за спины:
- Ну что же вы их испугались? Они только шутят и ничего плохого не сделают.
Вета хотела припомнить Розе, как та отсиживалась в подсобке, пока восьмиклассники срывали ей уроки, но мужественно промолчала. В конце концов, всё это кончилось.
- Пишите заявление. – Лилия уже подталкивала к самому краю стола листок бумаги. – И обязательно укажите, кто именно помешал вам работать. Мы примем меры.
Вета покосилась на бумагу, поджала губы.
- Ничего я писать не буду, я просто не выйду на работу, вот и всё.
В мусорном ведре засыхали сентябрьские розы. Уже почти истлевшие, они засыпали лепестками пол вокруг ведра, шипы побелели от старости. Вета перевела взгляд на Лилию: та начала медленно подниматься из-за стола.
- Мы уволим вас по статье! Вас после этого на работу нигде не возьмут!
- Да? – безразлично произнесла Вета. – Хотите, чтобы я рассказала безутешным родителям, что вы сделали с детьми? Кому вы их скормили?
Лилия опустилась на стул. Её руки, косолапо упёртые в столешницу, задрожали. Она вдруг стала старой, и злая морщина прорезалась у рта.
- Веточка, да что вы такое говорите, разве же мы могли… как вы такое подумали… - Бормотала за её спиной Роза, уже совсем безнадёжно, словно отрабатывая положенную программу. Свободного пространства за спиной вдруг стало больше, и Вета почувствовала, что лаборантка вжалась в стену.
- В общем-то, я пришла только сказать, что у вас ничего не получится. Город… или пугало, как вам удобнее? Я его убрала. Не важно, как. Вы его больше не увидите и не услышите.

Вы же заметили, что он исчез, правда?
Она проворонила подходящий момент для ухода и всё ещё смотрела Лилии в глаза. Уже совсем не страшные, просто пустые глаза. Кисточки накидки свисали с её плеч мёртвыми цветами.
- Ну тогда пойду, - сказала Вета, снова опуская взгляд на пустой листок бумаги. Как дико и глупо, как она могла вестись на такую идиотскую манипуляцию! Фокусы Лилии подействовали бы разве что на восьмиклассников. Впрочем, теперь не действовали даже на них. – Надеюсь, больше никогда не увидимся.
Роза шарахнулась в сторону, когда Вера протянулась к дверной ручке. У неё появилось новое хобби – уходить. Патетично и не очень, хлопая дверью или спотыкаясь в тёмном коридоре. Уходить.
Хоть бы он теперь вернулся.

Глава 28. Букет сухих листьев

На ночь обещали сильный ветер. Вета не включала радио, но в автобусе, и в магазине, и на лестничной площадке беседовали только об этом. В срочном порядке перегоняли куда-то машины, которые обычно ставили у подъезда.
Усевшись в углу кровати, Вета слушала, как шумит за окнами ветер. Ещё не ураганный, но уже жуткий. Деревья сгибались под его свистом. Она даже не включала в комнате свет: за месяц войны привыкла сидеть в темноте, тем более что свет фонарей и так позволял различить все предметы в комнате.
Потом в окна забарабанил дождь. Резко стемнело. Вета легла прямо на покрывало, не раздеваясь, и принялась смотреть в окно. В рыжем свете фонарей было видно, как чертит на стёклах дождь непонятные символы. Ветер уже не выл, а свистел, задувая в оконные щели, стёкла вздрагивали под его напором, и где-то грохотало, словно срывались листы металла.
Сквозь всё это Вете почудились вдруг голоса. Она почти не спала ночью и поэтому быстро задремала, когда в её сне прозвучали эти голоса. Вета открыла глаза и прислушалась к свисту ветра, надеясь, что крики исчезнут вместе с остатками сна. Но зря. Секунду ветер выл соло, потом за ним снова проступили голоса. Детские, они нестройным хором произносили одно и то же слово, Вета не могла разобрать, какое.
Она подскочила к окну: за мешаниной из мечущихся веток, листьев и мусора колыхались провода. На детской площадке раскачивались качели. Вете почудились мелькнувшие за гаражной пристройкой силуэты – один, два. Она шагнула назад и глубоко вдохнула.
Почудилось. Почудилось, вот и всё. В такой ураган детей из дома не выпустят совершенно точно. У неё просто расшалились нервы – от общения с Лилией и не такое может случиться. Взгляд Веты упал на смятое письмо, которое всё ещё валялось на столе.
«Подростки», - подумала она, - «красивые слова на ветер. Обожаю-ненавижу. Любовь-кровь. Крайности и обещания, которые забываются ещё быстрее, чем высыхают слёзы. Ничего серьёзного они не сделают, ничего».
Она снова легла, но прежнее спокойное отчуждение испарилось. Ей больше не хотелось смотреть на капли, ей чудились бессвязные выкрики, которым воображение тут же дорисовывало истерические нотки.
Вета очнулась в коридоре, когда застёгивала плащ. На лестничных площадках было пусто, лифт не гудел. Она спускалась вниз, слушая, как содрогаются оконные стёкла, и с каждым шагом ругала себя всё сильнее.

Дверь подъезда была заперта на засов, который отпирался только изнутри. Вета царапнула железно, представляя, как будет наперегонки с ветром пытаться закрыть дверь снова. Она решила, что только выглянет на площадку и убедится, что никакие восьмиклассники по улицам не шатаются. Загаражное пространство было хорошо видно с возвышения у подъезда. Вета вздохнула поглубже и дёрнула засов.
В лицо ей тут же ударил ветер, вышиб тепло, сон и все мысли. Как, оказывается, громко шумели деревья! Их шумом наполнился весь город, вот только она не различала в шуме слов, остался угрюмый страшный напев. Под ноги бросилось сухое крошево из листьев. Вета прижалась к двери спиной и с грохотом закрыла её.
На детской площадке скрипели беспризорные качели, по тротуарам неслись обломанные ветки, и, конечно, не было тут ни души. То и дело заправляя волосы за уши, Вета оглядела двор. Ворот плаща трепетал, издавая звук, похожий на шуршание птичьих крыльев.
Ей не показалось, и за гаражами правда мелькнула красная сумка Арта.
От ветра в лицо перехватывало дыхание, волосы то и дело выбивались, она шла, и казалось, вообще не двигалась с места. Когда до ближайшего гаража осталось протянуть руку, Вета так и сделала, и ухватилась за выступ в кирпичной кладке. Вокруг не осталось больше звуков, кроме воя ветра, и она опять подумала, что всё почудилось. Не могли же девять восьмиклассников стоять молчаливыми истуканами и наблюдать из своего убежища за тем, кто она пытается пройти двор наискосок.
Оказалось, что могли. Они стояли неровным полукругом в закутке из забора с одной стороны и гаражей с двух других. Здесь стены чуть-чуть прикрывали от ветра, и Вета смогла отдышаться. Она с удивлением поняла, что слышит своё дыхание, а значит, сможет услышать и их слова.
- Мы написали вам письмо, - первой сказала Руслана, волосы которой растрепались, и она была теперь похожа на ведьму – бледное лицо едва выглядывало из беспорядка чёрных прядей.
- Ты написала, я знаю, - кивнула Вета. Она не хотела думать о том, как выглядит. Она не хотела думать о том, что идёт на поводу у кучки сумасшедших подростков, которые рискуют жизнями ради принципа.
- Почему вы нам не ответили? – Руслана заправила прядь за ухо – совершенно бесполезный жест.
Вете спину лизал ветер. Она терпеть не могла ощущать на себе эти девять пар глаз, сразу вспомнилось нехорошее начало её работы в школе, а она ведь так не хотела возвращаться.
- Потому что мне нечего вам отвечать. У вас есть родители и учителя, пусть они отвечают вам, а я больше не работаю в школе.
Руслана открыла рот и тут же захлопнула. Вете показалось, она слышала, как клацнули зубы.
- Вы – наш классный руководитель, - отозвалась справа Вера.
Вета обернулась: волосы той были заправлены за ворот белой кофты, глаза стали узкими от злости.
- Уже нет.
Она вдруг почувствовала себя с ними – как с равными. Восьмиклассники, и разница в возрасте не так уж велика, чтобы цедить слова сквозь зубы.
- Так значит, вы всё-таки от нас отказались? – Вера склонила голову на бок, словно примериваясь для выстрела.
Слева хохотнул Арт. Он возвышался там, и Вета постоянно чуяла его присутствие кожей, так бывает, когда ждёшь ножа в спину.

- Да, я плохой учитель, - лёгко согласилась Вета и, наверное, отобрала у них следующую фразу – Руслана собиралась сказать то же самое. Вета и не ждала, что её будут разубеждать и звать обратно, напротив. Просто пришло время, когда неплохо бы уже принять все свои ошибки. Она перестала быть учителем, а значит, больше не обязана была говорить умные и правильные вещи. Она стала просто человеком.
Молча Алейд взяла Руслану за локоть, но та резко дёрнулась.
- Вот так, да? – почти закричала она. – Получается, что так всё просто – подписали бумажку и выкинули нас всех в мусорное ведро?
- Нет, - сказала Вета честно, - всё не так просто.
Она давно замёрзла, заледенели даже пальцы в карманах плаща, но мысль о том, чтобы уйти, угасла, так и не родившись до конца.
- Мы просто не хотели умирать, - выдохнула Алейд и спрятала глаза. Она говорила тихо, как и всегда, но ветер не заглушал голоса здесь.
- Я знаю. Вы и не умрёте, его больше нет. – Вете смертельно захотелось размять шею, она физически ощущала взгляд Арта. – Вы все можете успокоиться и пойти домой. Всё кончилось.
- Да? – крикнул кто-то у неё за плечом. Кажется, Марк.
Вета быстро обернулась, но в единственном выходе из гаражного закутка мельтешили ветки, а здесь царило относительное спокойствие, хоть и было холодно, а волосы то и дело лезли в лицо.
- Мы не хотим жить в мире, где нас могут вот так убить, ни за что, - сказала Руслана, и Вета увидела, как трясутся её побелевшие руки.
Вета молчала, думая о всплесках гормонов, об угрозах, о любви. Она предложила:
- Я позвоню вашим родителям, и пусть они прибегают сюда, вас искать. Идёт?
Она скрестила руки на груди, чтобы сохранить последние крохи тепла. Руслана смотрела исподлобья, Вера дёргала пуговицу с кофты, словно хотела оторвать. Те, кто стоял за спиной Веты чуть слышно бросались словами – она почти вздрагивала каждый раз.
- Пойдёмте, - спокойно произнёс вдруг Арт. – Не видите что ли, она нам не верит.
Вета повернулась к нему, и оказалось, что он точно так же скрещивает руки на груди.
- Молодец, что в безрукавке, - сказала она, окидывая Арта взглядом. Из-под куцей куртки у него и правда торчала зелёная форменная безрукавка, и он тут же злобно дёрнул куртку вниз.
Вета поднесла руку к губам, побарабанила пальцем по подбородку.
- Знаете, когда вы извинились в первый раз. – Справа от себя Вета уловила движение – это Алиса вскинула голову. - Я размечталась о том, как всё будет хорошо. Как мы обязательно сходим все вместе в кино. Съездим в больницу к Ронии, когда она ляжет на плановое обследование. Её мама сказала мне, что это скоро. И обязательно будем немножко разговаривать по душам с девочками.
Она усмехнулась, снова оборачиваясь и ловя взгляд Арта. Никуда он не ушёл, бросил сумку на землю и теперь грел руки в карманах.
- Так что мне, по-вашему, в петлю после этого лезть? Устроили тут демоны знают что со своей любовью. И раз уж вас притащили во взрослую жизнь, имейте смелость признать, вы вели себя как дети.
Арт сзади сердито засопел. Алейд вздрогнула, подняла голову.
- Вы сердитесь на нас?

Вета искренне улыбнулась. У неё так редко появлялось желание прижать к себе ребёнка, погладить по голове, сказать, что всё будет хорошо. И сейчас оно вдруг возникло.
- Сердится и обижается ведь только тот, кто любит, правда? Вот вы сейчас сердитесь, потому что вас предали те, кто обязаны были любить. И я была обязана, но предала. Не важно, что я держала вас в живых, выбиваясь из сил, пока вы устраивали погромы в кабинете биологии. Но так вышло, что всё кончилось. Идёмте домой, хоть в тепле поругаемся.
Ветер взвыл с новой силой. Ноги, которые уже давно покрылись мурашками, теперь стали совсем бесчувственными от холода. Вета ещё раз заправила прядь за ухо и пошла, удерживая на груди плащ, теперь ей казалось, что ветер непременно сорвёт его, и отскочат с треском пуговицы.

Совсем стемнело, когда приехала мама Арта. Она играла ключами от машины и по-деловому выясняла, кому по пути с ними. Сына она при всех дёрнула за ухо:
- Ты что тут вообще забыл? Сказано же тебе, дома сиди!
Вета рассматривала металлическую пуговицу на её стильной куртке и мысленно рассказывала ей обо всем. О том, как город забирал детей, и как они потом собирались уйти из жестокого мира.
- Извините, Елизавета Николаевна, - сказала мама Арта на прощание, и Вете почудилось, что её уже не так сильно ненавидят.
Дольше всех у неё задержались Алейд, Алиса и Марк. Они по очереди пили чай из единственной чашки, рядком сидели на кровати и просили рассказать о «внешнем» мире. Вета говорила что-то, уставившись в окно.
Ветер давно стих, оставив на дорогах ковёр из сухих листьев и обломанных веток. Она вспоминала о том, как на лекции по религиоведению весёлый и очень подвижный профессор рассказывал студентам о чьей-то древней мифологии. Там говорилось, что души убитых детей превращаются в летучих мышей. Они почти безобидны, но если вдруг увидишь такую душу, брось ей кусочек ткани и скажи: «Мёртвое – к мёртвому».
Так или фантазия приукрашивает воспоминания? Может, там и слова не было о детях? Вета не сдавала экзамена по религиоведению, ей как-то перепал автомат.
- А хотите мы вам всё расскажем? – предложила вдруг Алиса.
Вета вздрогнула от неожиданности.
- Расскажите.
Она не сняла плащ, только расстегнула, и длинный пояс теперь свисал до пола, а волосы так спутались, что если попробовать их расчесать – обязательно вырвешь клок.
- Вы, наверное, подумали, что он был всегда? Но это неправда, сначала его не было.
Алейд отодвинулась от Алисы и отвернулась, как будто её очень интересовал узор на обоях. На совершенно смятой кровати она сидела, поджав ноги, и ни на кого не смотрела. Алиса наоборот, вся подалась вперёд, поймав Вету в ловушку – теперь она не смогла бы отвернуться, как бы этого ни хотела.
- Ну я даже не помню, кто первый предложил, - протянула Алиса, покачивая головой. – Кто-то из мальчишек.
- Арт, - резко выдал Марк, как будто каркнул.
- Наверное. Нам просто надоело. Вечно нас пугают войной, вечно чуть что нужно нестись в убежище! Вы что, думаете, у нас такое первый раз? Да у нас всю жизнь так. И в темноте сидим по вечерам. Даже погулять и то нельзя.
Она вдруг опустила взгляд и совсем по-взрослому вздохнула. Исчезли ямочки на щеках, хотя Вета думала, они вечны.
- Ну, мы не знали, что так получится. Сначала он там мелочи требовал – срезанные волосы там, кровь на платочке. Потом кого-то из наших потянуло к отрытому окну. На восьмом этаже. Не выпрыгнули тогда, но испугались. Мы побежали жаловаться учителям – родителям боялись сказать. Конечно, когда уже очень страшно стало. Мы же не думали, что нас никто не будет спасать.
В наступившей тишине все тяжело дышали, и бился в стёкла уже совсем нестрашный ветер.
- А вы точно знаете, что он ушёл? – спросила Алейд, до крови кусая губы.
Вета рассеянно посмотрела на неё.
- Да, я точно знаю. Думаю, вам лучше про него забыть. Хотя это сложно, я понимаю.
Она ушла к окну и задёрнула плотные шторы. Ветер постучался ещё, поскулил под карнизом и улетел.

Ближе к ночи пришёл папа Алисы, похожий на геолога, зачем-то стал пожимать Вете руку. Он говорил, что очень рад, а Вета всё хотела сообщить ему о своём увольнении, но так и не решилась. Это было бы, наверное, не к месту и не ко времени.
В непривычно пустой и тихой квартире она снова села ну стул, уложила на коленях пояс плаща. Горела лампа под потолком – и не гасла. Вета подумала, что пропустила вечерние новости, что, наверное, включать радио уже бесполезно, но всё-таки пошла и включила. На всех частотах шипели помехи.
От нечего делать она сполоснула чашку, умылась сама. Какой долгий вечер.
За окнами кухни темноту разгоняли жёлтые фонари. Вета подошла к окну, постояла, упираясь руками в подоконник. Стекло слабо дрогнуло от порыва ветра. Она улыбнулась и потянула створку на себя.
В комнату ворвался тихий гул, похожий одновременно на шум воды в трубах и далёкий стук поезда. Ветер скользнул по её лицу, по шее, под плащ, осторожно тронул волосы.
- Ты вернулся, - сказала Вета. – Значит, не сердишься больше?
Мигнули фонари у подъездов, погасли и снова вспыхнули их отражения в низком небе.
- Я скучала, - просто призналась Вета. – Веришь?
Она подставила лицо навстречу запаху прелых листьев и асфальта под дождём.
- Конечно, я люблю тебя.
На подоконник к ней ветер принёс пучок чудом уцелевших ещё ярко-жёлтых кленовых листьев.

Эпилог

- Давай заберём её себе? – сказал Мир, оборачиваясь в сторону школы.
Мигнул светофор, и машины тронулись с перекрёстка. Миру пришлось отвернуться, но он всё-таки повторил, побарабанив пальцами по рулю:
- Давай? Мне её жалко. Посадим в большой аквариум, может, она оставит свои мечты о побеге?
- Ну уж нет, - фыркнула Вета. При одном воспоминании о черепахе её пробирала дрожь, и холодные мурашки ползли по спине.
Весной в школе сдохли два кролика – она узнала об этом тоже от Мира и только пожала плечами: «Я же говорила лаборантке, что нужно тащить их к ветеринару. А она: антибиотики, антибиотики!»
- А что, правда, - предложил тогда ей он. – Приходи в музей работать. Будем вечерами вместе сидеть, разве сложно? И Лилия уволилась.
Он тут же отвернулся, сделал вид, что занят своими бумагами, потому что - Вета знала – её лицо стало злым, жёстким, губы сложились в тонкую ниточку. Внутри стало очень холодно и пусто.
- Я никогда не вернусь в школу.
- Да ладно, я же только предложил.
Если ей случалось попасть в тот район, она тратила время, мёрзла, убивала ноги в неудобных туфлях, но обходила школу десятой дорогой.
- Приехали. – Мир отстегнул ремень безопасности.
Рядом с высоким белым зданием толпились студенты. «Студенты – совсем не то, что школьники», - думала Вета, каждый раз входя в университет, но ей всё равно становилось слегка не по себе среди этих молодых, ярко одетых, постоянно хохочущих людей и… магов. Хорошо хоть её научный руководитель пока не заставлял Вету вести занятия. Может, когда-нибудь потом, когда она успокоится, станет уверенней в себе.
Возле кафедры Вета попрощалась с Миром, мимолётно поцеловав его в щёку.
- До вечера.

Летом она приехала в родной город. Тётя очень обрадовалась, приготовила столько еды, что не вмещалось в старенький холодильник. Мама достала целых десять плиток дефицитного шоколада, и Вета не стала ей говорить, что в закрытом городе объелась им. По просьбе тёти Вета даже сходила в университет к Ми, хоть и нельзя было сказать, что такое решение далось ей просто. Ми улыбалась, расспрашивала, хвалила новое платье Веты – такого здесь не было ни у кого, - рассказывала о новом приборе. Потом махнула рукой на обиды и спросила, не хочет ли Вета вернуться.
Она рассказала о новой интересной теме для научной работы. Красочно разрисовала перспективы и даже показала новую статью. Ми вежливо улыбнулась в ответ.
У Веты было две недели законного отпуска, но через три дня её невыносимо потянуло обратно. Когда позвонил Мир, она вдруг расплакалась в телефонную трубу, различив на заднем фоне знакомый гул, похожий на шум ветра в сухих листьях. Мир растроганно принялся её успокаивать.
- Любишь его, да? – спросила тётя особым тоном. Они так немножко секретничали, сидя вечером на продуваемой сквозняком кухне, пили чай.
- Люблю, - призналась Вета, и ощутила, как кривит губы глупая улыбка. Сердце сладко дёрнулось. – Люблю… у меня в жизни всегда будет только один мужчина.
И ей показалось, что фонарь под окном подмигнул ей рыжим глазом.