СЕМЬЮ ГОДАМИ РАНЕЕ
После того, как Таки сделал своё сбивчивое, неловкое предложение под глицинией, Клаусу понадобился целый день, чтобы прийти в себя и избавиться от оцепенения, охватившего его разум. Большую часть этого времени он провёл в постели, отдыхая и принимая лекарства под строгим надзором Таки.
Позже, когда Клаус восстановил силы, он обнаружил, что Таки всё так тщательно и скрупулёзно спланировал, что ему почти ничего не оставалось, кроме как собрать свои немногочисленные пожитки.
Это казалось нереальным. И ещё долго будет казаться нереальным. Он чувствовал себя объектом какой-то злой шутки, словно по воле богов весь мир объединился, чтобы дать ему то, чего он хотел больше всего на свете только для того, чтобы потом безжалостно это отобрать.
Не зная, как смириться с этим состоянием – радостью, щедро разбавленной неверием и подозрениями – Клаус просто собрал свои вещи.
На самом деле, их задержка на несколько дней была полностью связана с Клаусом, а не с Таки. Он попросил Таки задержаться немного под предлогом общения с сёстрами. И хотя это было правдой, Клаус боялся и ждал, что за эти несколько дней Таки передумает. Просто спокойно подойдёт к Клаусу и скажет, что немного поспешил и действовал опрометчиво под воздействием происшествий в Роскилле и Евроте.
Но Таки этого не сделал. Они с Клаусом провели несколько дней с девочками, и едва заметная улыбка Таки, которую Клаус так редко видел, была такой же спокойной и сдержанной как всегда.
Они много времени проводили на свежем воздухе в садах поместья Рейзен. Юура, ненадолго оставив свои обязанности в храме, удобно усаживалась на расстеленном Думаном одеяле, который неловко устраивался рядом, безуспешно стараясь не краснеть. Они наблюдали, как Клаус приседал за кустами и прижимался к деревьям, стараясь спрятаться от двух своих юных преследовательниц, которые визжали от восторга, когда находили его. Их смех был похож на колокольчики.
Таки, Хебе и Суми неспешно прогуливались возле озера тоже поглядывая на проказы девочек и их духа-хранителя, и Клаус широко улыбался Таки каждый раз, когда ловил его взгляд.
- Он всё время улыбается, - заметила Суми, когда они поднялись на вершину холма и устроились на одеяле рядом с Юурой и Думаном.
- И он умеет петь! – воскликнула Хебе. – Вчера я слышала, как он пел на своём языке.
Таки промолчал, но его сердце забилось чаще. Поющий Клаус был очень хорошим знаком.
------------------------------------------------------------------------------------
Последние несколько ночей на востоке Клаус провёл без сна, обнимая Таки, всё ещё не веря в происходящее и ведя долгие мысленные беседы с ним.
Я не могу просить тебя об этом.
Ты меня не просил, - прозвучал в его голове голос Таки, в то время как сам он спал рядом с Клаусом.
Ты не можешь просто взять и бросить своих сестёр.
Они в хороших руках.
Юура. Думан, который так не похож на своего отца. Добрые глаза родной матери девочек, Суми, которая напомнила Клаусу их старую экономку Анну.
А как же твои люди? – спросил его Клаус. – Твоя страна?
Они в ещё более надёжных руках.
Мэйдзи, с которым Таки поговорил до того, как с Клаусом. Мэйдзи, который преодолел боль своего прошлого, чтобы взять на себя ответственность за целую нацию. Мэйдзи, который в какой-то мере одобрил то, что было между Таки и Клаусом, и то, что боги и люди считали грехом.
Я был бы счастлив здесь, – мысленно сказал ему Клаус. – Я был бы счастлив здесь с тобой. Этого было бы достаточно. Я говорил тебе об этом много раз. Тебе не обязательно делать это ради меня.
Что-нибудь обязательно случится, – отвечал Таки. – Пока мы здесь, мой долг всегда будет со мной. Мы всегда будем сражаться, так или иначе. Я хочу оставить всё это позади. Я всегда этого хотел. Часть меня всегда искала что-то, как и ты. Думаю, именно поэтому я и приехал в Люкенвальд. Часть меня всегда, всегда этого хотела. Я просто никогда не мог тебе этого сказать.
Вытянутая рука Клауса почти достигала края кровати, и Таки спал, удобно устроившись на его бицепсе. Клаус чувствовал его нежное дыхание на своей коже.
И затем он задавал Таки вопрос, составленный из разрозненных обрывков, крутившихся у него в голове.
Этого будет достаточно? Только ты и я?
Таки глубоко вздохнул и пошевелился в объятиях Клауса.
Будет ли меня достаточно?
В их безмолвном диалоге наступила глубокая тишина.
Конечно же, тебя достаточно, – отвечал ему Таки. – Ты - всё для меня.
У Клауса задрожала челюсть. Он подумал, что вот-вот расплачется из-за дурацкого воображаемого разговора. Воображаемого, но составленного из слов, которые Таки сказал ему под глицинией, возразил он сам себе.
Я люблю тебя, – сказал ему Клаус. – Так сильно, что сам иногда едва это выношу.
Таки в его голове оставался таким же молчаливым, как и тот, что спал рядом. Клаус притянул его ближе и прижался лбом к его виску.
В часы бодрствования Клаус пытался завязать этот разговор, чтобы услышать все ответы Таки в реальности, но так и не смог этого сделать. То ли из-за иррационального страха, что этот простой вопрос сможет заставить его изменить своё решение, то ли от боязни, что ответ Таки каким-то образом усилит его чувство вины, а может по миллиону других причин, которых он сам не мог толком объяснить, Клаус так и не смог спросить его, уверен ли он в своём решении.
И вот тогда Клаус познал молчаливое бремя, которое Таки нёс все эти годы, это сокрушительное чувство вины и благодарности – быть тем, ради кого так много было отдано.
Ну, конечно же, ради тебя!
Уверенность в голосе Клаудии теперь, спустя месяцы, начинала казаться ему справедливой.
Это чудесно, - продолжала она. – Что он так сильно любит тебя.
-------------------------------------------------------------------------------------
Когда наступил день расставания, все дочери Рейзен, от Юуры до Мидори, были полны искреннего огорчения. Посыпались добрые пожелания и обещания приехать в гости на запад, как только восстановят железнодорожное сообщение.
Часть утра Таки провёл с Азусой и Дэйтой (Мория передавал привет из Евроты, куда его отправил Мэйдзи в составе Ядерного комитета). Клаус увлечённо следил за их общением, не омрачённым бременем войны, представляя, как они общались в детстве, играя в поместье Рейзенов, возможно, даже на этом самом месте.
Приехали даже Хасебе и Уемура к лёгкому удивлению и смущению Таки. И хотя они утверждали, что привезли известия от Мэйдзи и других официальных лиц из столицы, Клаус заподозрил (по их ещё более чопорным, чем обычно, лицам и парадной форме со всеми наградами), что они просто хотели проводить своего командира.
Клаус почти ждал, что Харуки и Рюмей вот-вот выскочат из-за угла, раскрасневшиеся и запыхавшиеся, но сюрпризы закончились с появлением Великого Камергера, которому Клаус подмигнул, просто чтобы позлить, и майора, которому Клаус принёс последние искренние извинения, принятые им с любезной и неловкой вежливостью, присущей всему восточному народу.
Затем Таки забрался на сиденье машины рядом с Клаусом.
И они просто уехали.
-------------------------------------------------------------------------------------

После их приезда Клаусу понадобилась целая неделя на осознание того, что он цепляется за чувство вины – в качестве покаяния или своеобразного защитного барьера, или даже в качестве наказания самому себе за то счастье и покой, которого, как он считал, он не заслуживал.
Таки заметил это и тоже нервничал.
В первую неделю в коттедже Клаус чувствовал странную неловкость, которая выливалась в некую неуклюжесть – он натыкался на Таки на кухне или пытаясь разминуться с ним в коротком коридоре. Иногда он бормотал извинения, отчего Таки моргал и краснел, осознавая неловкость ситуации, словно через два года они сделали своеобразный круг и вернулись к началу, в первые неловкие дни своего соседства в Люкенвальде.
Даже ночью, когда Клаус целовал и обнимал его, когда двигался внутри него на кровати, принадлежавшей до них Клаудии и Вильгельму, а ещё раньше – их родителям, он вёл себя намного тише, чем обычно, а потом наступала полная тишина, нарушаемая лишь их неровным дыханием.
К тому времени Таки уже догадался о причине такого поведения Клауса, и его терпение постепенно перерастало в весёлое любопытство. Сам он уже давно смирился с принятым решением, но справедливо полагал, что Клаусу понадобится некоторое время на принятие этой ситуации, поэтому по ночам он позволял Клаусу крепко обнимать себя. И ждал.
Клаус тоже ждал, но совсем другого – он ждал, когда всё это вырвут из его рук.
Он никогда не рассказывал Таки о кошмарах, которые мучили его в те несколько первых ночей. Он просыпался в холодном поту, снова сбитый над вражескими позициями. Падал, падал и падал. Полз по бесплодной изуродованной земле к коттеджу, где Клаудия выбегала ему навстречу со слезами на глазах.
Просыпался в тот момент, когда Беркут смотрел ему в глаза, поднимал пистолет и стрелял ему в грудь.
Видел лица людей, которых потерял. За них он нёс ответственность, и сам должен был умереть вместе с ними. И какая-то часть него действительно умерла. И не заслуживала возвращения к жизни.
Но вернулась. Когда Таки прибыл в Люкенвальд, Клаус начал понемногу оживать. Понял, что снова может чувствовать что-то очень близкое к счастью, и этого оказалось достаточно, чтобы он смог забраться в кабину самолёта, чувствуя лишь волнение.
И он потерял ещё больше людей, чувствуя опустошение, которое всегда сопутствует жестокости войны, но на этот раз оно не поглотило его и не утянуло на дно, потому что он обрёл… кого-то.
И теперь он в его руках, спит, видит сны и полностью принадлежит ему. В доме его детства.
Он не заслуживал ничего, но получил всё.
Как ни парадоксально, но полностью осознать реальность происходящего ему помогла маленькая керамическая ваза с выгравированной на боку розой.
Чуть ниже по склону, за домом, за розовым садом и сушилкой для белья дедушка Клауса построил маленький деревянный сарай для садовых инструментов и приспособлений для сбора урожая. Но, мало-помалу, как с грустью говорила бабушка Клауса, все садовые инструменты постепенно были вытеснены вторым, после любви к розам, его увлечением. Инвентарь и инструменты переехали в дальний угол, а в центре разместился гончарный круг, верстак, старая печь и горшки с затвердевшей и непригодной для использования глиной. На полках теснились кувшины, плошки и чашки всевозможных форм и размеров на разных стадиях готовности.
Клаус, который однажды привёл в сарай Таки, чтобы показать инструменты, был очень удивлён, узнав, что Таки умеет всем этим пользоваться. Хотя, при последующих размышлениях он понял, что в этом нет ничего странного.
- Вы на востоке, наверное, без ума от таких вещей, да? – спросил он, вспоминая свою уверенность, что на свете нет ничего, чего бы не умел делать его принц.
Клаус увидел, как Таки с ностальгией провёл пальцами по кругу, и решил в следующую поездку за покупками привезти для него немного глины. Увидев её, Таки сначала удивился, а потом заинтересовался.
В тот вечер через неделю после их приезда, Клаус закончил готовить ужин и понял, что давненько не видел Таки. Яркая полоса света из двери сарая подсказала ему путь. Внутри он нашёл Таки в фартуке и с покрытыми глиной руками, критическим взглядом рассматривающего свою первую попытку, которая стояла на верстаке. Позади него медленно остывала печь.
- Уже закончил? – удивился Клаус, ведь Таки днём только принялся за дело.
Таки был немного недоволен чуть неровным основанием – было заметно, если смотреть прямо на вазу. Кроме того, он задумал сделать её чуть более широкой, но глина не держала форму, хотя верхняя часть – горловина – получилась именно такой, как он и задумал.
В сарае Таки не нашёл ни красок, ни мозаики – дед Клауса предпочитал прочные изделия естественного цвета. Таки вспоминал, как в детстве под пристальным взглядом учителя он испытывал радость творчества от выбора цвета и придания формы тому, что изначально было бесформенным и пустым.
Не имея инструментов, он импровизировал, пока ваза ещё была сырой, с помощью скальпеля вырезав на её боку узор в виде сложной многослойной розы, а на горлышке – изящные спирали и завитки.
В таком виде, неокрашенную, но обожжённую и украшенную гравировкой, он неуверенно подал её Клаусу.
Клаус взял её в руки и осторожно повертел, разглядывая, провёл пальцами по острым бороздкам цветка. Ваза казалась маленькой и изящной, особенно по сравнению с массивными горшками и кувшинами, расставленными по всему сараю, но достаточно большой, чтобы вместить букет цветов.
И она была восхитительна.
- Неужели с первого раза получилось?
- Да.
В руках Клауса она казалась ещё меньше, и Таки вдруг ощутил неловкость.
- Навыки немного утеряны, - словно оправдываясь, сказал Таки. – И красок я не нашёл, так что…
- Мне нравится, - уверенно прервал его Клаус. – Поставим на обеденный стол.
И когда от этой чрезмерной похвалы Таки зарделся и опустил взгляд, а его губы дрогнули, Клаус внезапно всё осознал. Возможно, из-за того, что этот, перепачканный глиной Таки был так не похож на Таки-командира дивизии и принца, а больше напоминал того Таки, каким он был в Люкенвальде, когда они с Клаусом сблизились настолько, что стали друзьями, когда Клаус готовил для него и смотрел, как он ест, и когда Таки впервые рассказал ему о своих сёстрах.
И в этот невероятный момент Клаус осознал, что всё это происходит по-настоящему. Всё получилось. Он нашёл Таки, и Таки привёл его домой.
Он сделал шаг вперёд и поцеловал его, ощутив привкус пшеницы, глины, пыли и роз одновременно. Захваченный врасплох Таки не успел ответить ему, как Клаус уже быстренько поставил вазу на стул и притянул его покрепче к себе.
- Я… - едва успел сказать Таки, когда его губы на секунду освободились, - Я же весь…
Но он заметил перемену, произошедшую с Клаусом и понял, что Клауса уже ничто не остановит. Клаус толкнул его на рабочий стол, и гончарный круг с грохотом упал на пол. Таки понял, что Клаус, его волк, вернулся после недели бездействия, и сам удивился, какое облегчение при этом испытал.
------------------------------------------------------------------------------------
Керамика. Этикет. История. Искусство. Долг и чистота. Они составляли мир юного Таки. Они окутывали его так же осязаемо, как мантии, в которые каждое утро облачали его слуги. Они вторгались даже в его беззаботные моменты с Азусой, Дэйтой и Морией, друзьями его детства, которые тоже чувствовали эти разделяющие их неосязаемые барьеры, хоть и не могли бы их обозначить.
И теперь, когда Таки копался в грядках с землёй или учился у Клауса жать пшеницу вручную, он вспоминал свои духовные наставления. Уроки гармонии. Равновесие. Мудрое следование золотой середине, позволяющей избежать гедонизма или лишений.
Разве не в этом заключалась теперь его жизнь? Теперь, когда мир замер, прекратив бешено вращаться и нестись, разве не постиг он эти простые истины?
Он держал в руках разрезанную пополам картофелину – этому тоже научил его Клаус – и представлял, как она дремлет в земле, неподвижная и в то же время прорастающая. Ему казалось, что именно это ощущение пытались донести до него все его учителя.
Однако, уроки о равновесии очень быстро сменились уроками о чести. Предки, долг и обязательства. Клятвы. Их Таки впитывал с таким же усердием, как и уроки о гармонии.
Но Клаус, постепенно, начиная с Люкенвальда, заставил его усомниться во всех истинах, сам того не желая. И Таки постепенно понял, что может избавиться от них так же, как от одежды, которую Клаус снимал с него по ночам.
Это было несложно. Но Таки не мог быть уверен, простили ли его боги. Несколько месяцев назад под цветущей глицинией, после церемонии посвящения в рыцари, Клаус сказал ему, что простили. Конечно, простили. И поклялся защищать Таки от мести любых богов, которые могут прийти за ним.
Он взглянул на Клауса, который стоял на другом конце поля, с наслаждением разминая руки перед тем, как вновь приняться за работу, и ему в голову пришла еретическая мысль, что у Клауса бы это получилось. И, возможно, он уже это сделал.
------------------------------------------------------------------------------------

Таки проснулся, едва минул рассвет, чувствуя, как лёгкий ветерок доносит до него запахи зарождающегося дня. Не успел он как следует открыть глаза, как сильная рука протянулась к нему и протащила через всю кровать, крепко прижав к огромному горячему телу.
- Клаус?
Он даже не проснулся.
Таки почти улыбнулся, осознав его силу – даже во сне. Он посмотрел на руку, лежащую на его груди – теперь, выполнив свою задачу, она расслабленно замерла. Он осторожно приподнял её, разглядывая в тусклом утреннем свете.
Следующие несколько секунд он в полусне продолжал разглядывать её. Ладонь была размером почти с обеденную тарелку. Он не признался бы даже под пытками, но именно руки Клауса привлекли его в первую очередь в физическом плане там, в Люкенвальде. Таки частенько украдкой разглядывал их форму, оценивал размер, то, как они держали учебники и сжимали ручку сумки, как они отдыхали, словно живые существа, на груди Клауса, когда он лежал на своей постели и рассказывал истории. Порой они казались неуклюжими, но их движения были быстрыми и грациозными. Тогда эти мысли всегда сопровождались всепоглощающим чувством стыда и отвращения.
Теперь он мог рассматривать эту руку сколько душе угодно. Он погладил её и перевернул. Проследил взглядом каждый палец, заметил, что они немного утолщались в костяшках, и нашёл это очаровательным. Оценил жёсткость ладони. Разглядел светлые золотистые волоски на тыльной стороне. Глядя на этого спящего великана, было трудно поверить, на что он способен во время бодрствования.
- Знаешь, - от голоса Клауса Таки едва не подпрыгнул. – Если она тебе так нравится, я могу отрезать её и отдать тебе.
Медленно обернувшись, он встретил сонный, удивлённый взгляд Клауса сквозь спутанные пряди светлых волос, по обыкновению спадающих ему на лоб. Взгляд Таки скользнул по золотистой полоске, по диагонали разделяющей щёку, он вытянул руку и тихонько отвёл упавшие на глаза прядки волос, потом нежно провёл пальцами по губам Клауса.
В последние несколько месяцев это случалось всё чаще. Поначалу Клаус встречал подобные движения затаив дыхание, с тревогой снова чувствуя себя охотником, который боится спугнуть свою добычу. А потом привык. Поверил в это. В свою новую реальность. Он уткнулся лицом в подушку Таки, вжимаясь лицом в нежную кожу между шеей и плечом.
- Ты всегда так чертовски приятно пахнешь по утрам.
Он слегка склонил голову к шее Таки, целуя, и провёл рукой вверх по его груди, доходя до подбородка, одним пальцем раздвигая его губы, и его участившееся дыхание подсказало Клаусу, что он найдёт внизу. Он снова провёл рукой по груди и напряжённому животу Таки и крепко сжал его член, вызвав тихий стон. Таки, прежде чем окончательно утонуть в ощущениях, нашёл член Клауса и сжал его, чувствуя, как тот обдаёт его шею горячим дыханием.
Несколько минут их руки двигались медленно, растягивая удовольствие, они оба тяжело дышали, Клаус всё так же прижимался лицом к его шее, время от времени оставляя на ней крошечные поцелуи или прикусывая мочку уха, и в глубине его затуманенного удовольствием разума зарождалась идея. С каждым движением руки Таки, с каждым его стоном этот образ всё чётче проступал у Клауса в голове, пока он не осознал, что хочет это увидеть.
Он поцеловал Таки в шею и ловко перевернулся так, чтобы Таки оказался сверху, а потом немного отстранился.
- Я хочу попробовать кое-что, -сказал он.
Таки попытался сфокусировать на нём свой затуманенный взгляд, и Клаус заметил его неестественно расширенные зрачки и почувствовал, как от этого зрелища затвердел ещё сильнее.
- Садись.
В его голосе смешалась команда и ласка, и Таки вспыхнул от предвкушения. Оттолкнувшись от груди Клауса, он сел.
- Развернись.
Недоумённо моргнув, Таки неловко подчинился. Пытаясь устроиться поудобнее на теле Клауса, он почувствовал, как Клаус схватил его за бёдра и потянул вверх так, чтобы нижняя часть его тела с широко раздвинутыми ногами нависала над лицом Клауса. От внезапной смены положения Таки ахнул и чуть не упал лицом вниз. Член Клауса, горячий, твёрдый и скользкий от выступившей смазки, оказался прямо у его щеки.
- Пососи.
Теперь в его голосе не было ничего ласкового, но похоть мощной волной захлестнула Таки – от хрипотцы в голосе Клауса, от острого ощущения собственной наготы. Он осторожно приподнял член Клауса и его губы встретились с рукой на полпути вниз.
Клаус застонал и прижал запястье ко лбу, когда кончик его члена упёрся в заднюю стенку горла Таки.
- Чёрт, да, - простонал он.
Таки скользил вверх и вниз, примериваясь, чтобы взять его целиком, но для этого ему нужно было хоть немного сосредоточиться, а его отвлекала рука, гладящая его ягодицы. И вдруг палец Клауса погрузился внутрь.
От неожиданности Таки рефлекторно сомкнул челюсти, прикусывая кончик члена. Клаус ахнул. Таки тут же отстранился, пытаясь извиниться, но почувствовал облегчение, услышав смех Клауса.
- Я сам виноват, - признал Клаус.
Не добавив ни слова, он приподнял подбородок, погружая член Таки глубоко себе в рот, заставив Таки застонать и уронить голову ему на бедро. Он почувствовал, как Клаус обвёл языком головку, прежде чем вновь принять целиком. Таки понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить, где он находится. С трудом приподняв голову, он снова принялся ласкать Клауса.
Они двигались несколько минут, Клаус иногда прерывался, чтобы проникнуть внутрь языком или пальцами, приласкать именно так глубоко и под таким углом, как Таки больше всего нравилось. Он чувствовал вибрацию от стонов Таки и наслаждался медленно перетекающим между ними удовольствием, пока Таки не остановился, чтобы, задыхаясь, предупредить его, что он скоро кончит.
Клаус принял его глубоко, до самого горла, и одновременно ввёл три пальца внутрь, надавливая на простату, чувствуя, как Таки содрогается, кончая ему в рот. Используя сперму, языком и пальцами он втолкнул её внутрь, размазывая по стенкам, растягивая как можно шире. Таки издавал тихие звуки, его щёки пылали, он полностью сдался на милость Клауса.
Клаус внезапно сел, так резко, что у Таки перехватило дыхание; он оказался прижат лицом к матрасу в изголовье кровати, чувствуя горячие прикосновения члена Клауса между ног.
Клаус внезапно осознал, что даже не поцеловал его этим утром, и перевернул его на спину. Их взгляды встретились на несколько мгновений, когда он навис сверху, окружив его своим телом, положив руки по обе стороны его лица.
Глаза Таки, иссиня-чёрные и затуманенные удовольствием, сияли. Его волосы рассыпались вокруг головы. Клаус взял его лицо в ладони и поцеловал.
В комнате пахло сандалом и весной, но Клаус чувствовал только один запах. Его губы не отрывались от губ Таки ни на мгновение, даже когда он медленно двинулся внутрь, и поглотили длинный отчаянный стон.
Таки думал о руках Клауса – как крепко они сжимал его запястья, как держали учебники и сумки, вспоминал их уверенную хватку на рукоятке пистолета. Как они погружались в рыхлую землю. И как они держали лицо Таки, когда Клаус целовал его.
-------------------------------------------------------------------------------------

ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА СПУСТЯ
Как ни странно, Таки был почти рад, когда всё пошло наперекосяк.
Они вернули его на землю. Напомнили, что счастье его не бесконечно, а имеет чётко очерченные границы, заканчивающиеся границами фермы.
И эти границы были чётко продемонстрированы ему шесть месяцев спустя после их переезда.
Таки, нагруженный продуктами, шёл по пыльной улице к грузовику. К вечеру стремительно холодало, напоминая, что зима уже не за горами. Таки представлял себе первую зиму в коттедже, предвкушал грандиозное зрелище снегопадов и укутанных белым снегом полей.
Магазины вокруг закрывались на ночь, их тёплые огни гасли один за другим. Двери захлопывались, вежливое «Доброй ночи» слышалось со всех сторон.
Таки подошёл к припаркованному в переулке грузовичку и стал рыться в карманах в поисках ключей. Клаус остался дома в постели – он заболел, но в первые дни отрицал недомогание, продолжая работать на холоде, чем только усугубил ситуацию. Мысль о пристыженной улыбке Клауса и его горячих от лихорадки ладонях занимали все мысли Таки, когда он стоял у машины.
Возможно, поэтому он не замечал их, пока они его не окружили.
- Привет, Schlitzaugen.
Таки удивлённо обернулся. Их было шестеро. Самому старшему мальчику на вид было около семнадцати, стоявшему сзади – на несколько лет меньше. Большинство из них были крупнее Таки.
Таки уже видел такие взгляды. Неосознанно он напрягся, тело мгновенно перешло в режим защиты. Они смотрели на него на пустынной улице, и дыхание клубами пара вырывалось у них из носа и изо рта.
- Что вам нужно? – тихо спросил Таки, с облегчением услышав, что его голос звучит настороженно, а не сердито.
«Они всего лишь дети», - сказал он себе, вспоминая свой первый день в Академии Люкенвальд. Это было бы слишком просто, несмотря на их размеры. Несмотря на то, что их шестеро. – «Держи себя в руках.»
- Мой отец говорит, - начал тот, что стоял ближе всех к Таки, - что ты считаешь себя одним из нас.
Со всех сторон зазвучали короткие невесёлые смешки.
Таки показалось, что он узнал говорившего – это был сын шерифа. Он вспомнил их встречу в хозяйственном магазине: шериф стоял, опираясь о стойку, и не сказал ни слова, но в его позе и пристальном взгляде полуприкрытых глаз читалась угроза.
Мы здесь таких как вы не обслуживаем.
То же самое было и теперь – угрожающие позы и дерзкие ухмылки.
Но Таки научился кое-чему с того раза, когда разобрался с хулиганами в Люкенвальде, которые на самом деле не хотели причинить ему вреда. И он также понял после той встречи с шерифом, что его не примут так просто в мире Клауса.
Клаус противостоял такой же враждебности на востоке. Теперь Таки предстояло сделать то же самое, поэтому он просто стоял и ждал. Он не шевельнулся даже тогда, когда сын шерифа ловко выхватил из кармана маленький нож, который сверкнул в свете уличного фонаря, когда он почти небрежно сжал его в руке.
- Франц, ты что, - раздался тихий нерешительный голос одного из мальчиков. – Хватит…
Таки узнал этот голос и перевёл взгляд на мальчика, стоявшего позади остальных. Ему были знакомы эта долговязая фигура с румяными щеками.
- Руди?
Руди на мгновение встретился взглядом с Таки, а потом отвернулся с таким видом, словно хотел бы оказаться где угодно, только не здесь. Сын шерифа ухмыльнулся.
- Руди говорит, что ты со своим телохранителем теперь тут поселился, - он небрежно держал в руке нож. Таки старался смотреть прямо перед собой. – Купил это место. Выбросил честных саксонских фермеров с их земли и тут же въехал. Все азиаты теперь сюда припрутся? – он медленно шагнул к Таки. – Только потому, что вы победили в войне, думаешь, что ты лучше нас?
У Таки в обеих руках было по пакету. Просто не реагируй.
- Или ты думаешь, что ты один из нас?
Они шагнули ближе, а Франц резким ударом выбил пакеты из рук Таки. Раздался звон стекла, по пакетам начали расползаться влажные пятна, осколки разлетелись по пыльной улице. Нож внезапно мелькнул в воздухе, взметнувшись в бок, по-дилетантски и недостаточно близко, чтобы задеть, но настолько неожиданно, что Руди испуганно вскрикнул, а Таки отшатнулся назад.
Франц отпрянул и рассмеялся, словно услышал самую весёлую шутку на свете.
- Нервная маленькая штучка, да?
Он обошёл Таки и шагнул к пикапу. Этот подержанный грузовик, который они купили, как только переехали, очень нравился Клаусу. Сын шерифа провёл лезвием по двери от ручки до кузова, и резкий пронзительный звук разнёсся по опустевшей улицей, отчего у Таки заломило зубы.
Остальные наблюдали: некоторые спокойно, другие с ухмылкой, а Руди выглядел совершенно несчастным. Сделав тонкую глубокую царапину, Франц спрятал нож в карман и снова повернулся к Таки.
- Мы не дураки, - сказал он. – Тебе повезло, что у тебя есть собственный сторожевой пёс. Мы знаем, кто он такой. Он нас на куски порвёт, если мы попортим твоё хорошенькое личико.
Франц развернулся и двинулся прочь, всё ещё глядя на Таки. Остальные потянулись за ним, а он небрежно бросил через плечо:
- То, что ты живёшь здесь и говоришь на нашем языке, не делает тебя одним из нас, Schlitzaugen. Так что, ходи с оглядкой.
Таки смотрел, как они уходят, пока они не скрылись из виду. Воздух был неподвижен и холоден. Таки разжал кулаки, чувствуя, как успокаивается сердце, и взглянул на разбросанные покупки. Потом медленно опустился на колени, стараясь спасти то, что возможно - ведь магазины уже закрылись, а Клаус был болен. Слова сына шерифа всё ещё звучали у него в голове, когда раздались торопливые шаги. Он напрягся и поднял глаза.
Это был Руди. Он шёл один, разведя руки в стороны и умоляюще глядя на Таки, потом остановился. Казалось, он не знал, что делать со своими тяжёлыми неуклюжими руками.
«Он так сильно вырос,» - рассеянно подумал Таки.
- Простите, - голосом, звучащим совершенно по-детски сказал Руди. - Простите, я пытался их отговорить, я не думал, что Франц...
После тяжёлой паузы, когда он пытался подобрать слова, он окончательно умолк и резко присел рядом, начиная собирать осколки.
Таки какое-то время наблюдал за ним, вспоминая молчаливого застенчивого мальчика, который помог своему отцу превратить старую бойлерную в комнату для гостей, а потом и сам принялся за дело, начав собирать соколки банки из-под супа. Они помолчали.
- Пожалуйста, не говорите отцу, - внезапно выпалил Руди, не глядя на него.
Таки представил, как расширятся от ужаса глаза Вернера, если он узнает, и понял, что даже без этой просьбы ничего бы ему не рассказал.
- Не расскажу.
Руди поднял глаза и встретился с ним взглядом.
- А Клаусу?
От искреннего страха в его глазах Таки едва не рассмеялся.
- Нет, - пообещал он.
Облегчение Руди было почти физически ощутимо.
Когда они собрали то, что уцелело, и Таки погрузил пакеты в машину, Руди всё время напряжённо думал о чём-то.
- Я не... я так не думаю, - наконец, сказал он звенящим голосом, едва не срываясь на крик. - То, что Франц сказал о вашем присутствии здесь. Я так не думаю. Мне... мне нравится, что вы здесь.
Таки удивлённо уставился на его залитое румянцем лицо, не зная, как реагировать на такое признание.
- Я... благодарен, - наконец, выдавил он и понял, что сказал это совершенно искренне.
Руди засунул руки в карманы и отвернулся, чтобы уйти, отказавшись от предложения подвезти его до дома. И ещё сильнее покраснел.
--------------------------------------------------------------------------------------

ТРИ ГОДА СПУСТЯ
Однажды осенью Таки сидел в гостиной, сводя доходы с расходами, а Клаус снаружи в очередной раз пытался завести идиотский комбайн, постепенно понимая, что с урожаем в этом году снова придётся бороться вручную.
В конце концов он бросил это безнадёжное занятие и пошёл в дом, вытирая руки о рабочие штаны. Он собирался пройти прямиком в душ, когда заметил обложенного бумагами Таки, с головой погружённого в свой маленький мир цифр. Клаус с нежностью подумал, что он ничуть не изменился с тех пор, как, будучи командиром дивизии, внимательно вчитывался в кипы телеграмм в своём кабинете в Пятнадцатой бронетанковой дивизии.
И тогда он протопал к дивану и развалился прямо поверх бумаг на коленях Таки, наслаждаясь его всё ещё отсутствующим взглядом и недовольно нахмуренными бровями.
Внезапно он представил Таки в преклонном возрасте, как он сидит в очках и занимается ровно тем же самым, что и сейчас, с ровно тем же выражением сосредоточенности на лице. С таким же отсутствующим взглядом. И Клауса внезапно захлестнула волна любви.
Он не двигался с места, и Таки был вынужден тянуться за нужными бумагами прямо через него.
В самом начале Таки привёз с собой достаточно средств, чтобы они могли продержаться первое время. Теперь они уже нанимали рабочих на сезон сбора урожая и участвовали в ярмарках, где заключали сделки с крупными покупателями. Несмотря на предстоящую горячую пору во время сбора урожая и нелепые выходки Клауса, Таки нравилось всем этим заниматься. Даже сводить бухгалтерию.
И Клаус к тому времени уже достаточно хорошо его знал, чтобы понять это. Он лёжа следил за Таки сквозь полуприкрытые веки.
И тут Таки вспомнил кое-что. Не вставая, он потянулся к кофейному столику, придерживая голову Клауса, и вытянул лист бумаги.
- В стопке квитанций я нашёл одно из писем Клаудии, - осуждающе сказал он, протягивая Клаусу лист бумаги, испещрённый знакомым почерком.
Этому письму было почти три года - это было первое, которое она отправила, едва узнала, что они переехали в коттедж. Клаус улыбнулся, перечитывая первые строки. Таки наблюдал за ним несколько секунд, понимая, что Клаус даже не заметил его недовольства.
- Клаус, для писем есть отдельный ящик.
- Да, да.
- Или мог бы отдать его мне, я уберу куда следует, чтобы мы не перепутали все наши...
- Да ладно тебе, это всего лишь старое письмо! - возразил Клаус, как всегда, втайне наслаждаясь их препирательствами. - Больше такого не повторится, командир.
Таки с трудом сдержал резкий ответ и снова вернулся к цифрам.
Клаус продолжал улыбаться, перечитывая наполненные волнением строки, радостное описание их жизни в столице, до которой было всего три часа езды. Он дочитал до самого конца.

И последнее, прежде чем я закончу: пожалуйста, присмотрите за Ори! Это не кошка, а просто какой-то призрак! Мы несколько недель её всюду разыскивали, но она как сквозь землю провалилась, Ева ужасно расстроилась. Мы просили новых хозяев сообщить нам, если они её увидят, но за те два месяца, что они там жили, они и кончика хвоста её не видели. Думаю, она нашла себе новых хозяев. Но, чтобы успокоить Еву, прошу позаботиться о ней, если она вдруг вернётся.
Глупая Ори! Никогда мне не понять кошек!

Клаус опустил лист, глядя на подлокотник дивана, где, свернувшись в идеальный круг рядом с чашкой Таки, спала Ори.